— Мне не нужны такие проблемы.

— Мне тоже, поэтому мы сейчас соберемся, погрузимся и уйдем. А ты остаешься здесь и делаешь что хочешь, — строго наказал Ленар и подкрепил свои слова отогнутым указательным пальцем.

— И что мне делать? Сидеть на месте и ждать его?

— Если нет идей получше, то да.

Последовал тяжкий вздох.

Она знала Илью всего несколько дней, и портрет, который она выводила в своей голове, постоянно дополнялся новыми штрихами, тонами и даже стилистическими решениями. При первой встрече он был для нее одним человеком из миллиарда подобных, и в толпе она бы его не узнала, даже если бы он махал руками и выкрикивал ее имя. Чуть позже она разглядела в нем хулиганское обаяние, залихватскую решительность и способность делать ужасные комплименты. Качество комплимента для Вильмы было не так важно, как его наличие, и ей показалось, что Илья проявляет к ней какой-то не совсем деловой интерес. Но, как правильно однажды заметил Ленар, он был скользким типом, и сложно было предугадать, какие его слова несут полезную информацию, а какие просто клубятся в воздухе и создают слышимость. Когда Ленар пригласил ее на бой, она отказала своему капитану, но когда Илья подошел к ней с приглашением, она едва не отказала мужчине, которому ничего не должна и которому ничем не обязана. Для нее это было важно. Не было ни цветов, ни конфет, ни даже обещания совместного ужина, а сама мысль о том, что боксерский поединок может связаться ассоциативным рядом с романтическим свиданием, казалась абсурдной. Когда она открыла рот, ее сердце екнуло, и с языка слетело «Да». Она ни на что не рассчитывала, по крайней мере осознанно, но когда Илья вдруг внезапно исчез, в ее горле начало мешаться что-то похожее на обиду. Возможно, она все же обманывала себя, а возможно дело в ней самой, раз даже посреди дальнего космоса интересующий ее мужчина нашел куда от нее сбежать.

Она поковыряла носком палубу и решила установить Илье цену — один ужин. Если из-за него она пропустит этот ужин, то разочаруется в нем достаточно, чтобы по прибытии в космопорт расстаться с ним не попрощавшись.

В ее памяти вдруг всплыл интересный факт — не только она проявляла к Илье необычный интерес. Второй такой человек стоял поодаль нее, и готовился к непростому для него перемещению обратно на буксир. Она подошла к нему вплотную.

— Вы все засняли? — прозвучал трамплин для странной беседы с не менее странным собеседником.

— Только то, что смог, — ответил он, и прожужжала застегивающаяся молния. — Жаль, конечно, что со мной не было оператора. Такие вещи нельзя снимать статичной картинкой.

— Думаете, этот материал будет опубликован?

— Что я думаю, имеет не так много значения, — равнодушно махнул он рукой. — Мое дело — собрать достойный материал. Не решусь судить, насколько этот материал достоин, но он как минимум интересен. Я же должен как-то показать, что вы все люди, а не роботы, и у вас тоже бывают моменты, когда вы развлекаетесь, смеетесь и улыбаетесь.

— Значит, вы видели, как наши гости улыбались? — бросила она вопрос прямо в лоб, и Петре на мгновение замер в пучинах своих мыслей.

— Видел, — ответил он в полтона.

— Значит, вы видели, что их зубы выглядят нормально, — продолжала Вильма напирать, словно обвиняя Петре в том, что гости добросовестно следят за гигиеной своего рта.

Его глаза сделали едва заметное движение в сторону дальнего конца зала. Вильма отследила его взгляд и увидела, как Густав убаюкивает гирю в упражнении на косые мышцы живота. Ей было знакомо это упражнение — она старалась его избегать, страшась утратить женственный изгиб своей талии.

— Думаю, это уже не важно. Уже слишком поздно.

— Петре, ну хоть вы не вешайте мне лапшу на уши, — схватила она его за рукав, потянувшийся к сумке. — Для чего поздно?

— Ваши гости выглядят здоровыми, и судя по выступлению Акселя, еще и крепкими. — Он обронил взгляд на свой рукав, и тем самым заставил Вильму разжать пальцы. — Думаю, мы доподлинно не узнаем, чем они болели. Если вы хотели хороших новостей, то, наверное, это они и есть.

— Тогда почему вы так заострили внимание на их зубах? Вы их в чем-то подозревали?

— Мои подозрения значения не имеют. Я ведь все же журналист, а не стоматолог, — улыбнулся он.

— Слишком поздно увиливать, Петре. — Она ненадолго замолчала, провожая взглядом Ирму, шагающую к выходу. — Вы уже пробудили во мне любопытство, так что не надо теперь меня злить.

— Я увидел на наших гостях признаки одного из древнейших заболеваний в истории человечества, которое в наше время считается еще и очень редким, — обреченно признался он, светясь от желания поскорее закончить этот разговор. — Но, я все же журналист. Мое дело — задавать вопросы, а не отвечать на них. Я не достаточно компетентен в вопросах медицины, и если кроме меня никто ничего подозрительного не заметил, значит… — вздохнул он, — …мне просто показалось.

— Петре, еще раз повторяю — не злите меня, — повторила Вильма сквозь стиснутый оскал, — Хватит говорить намеками, увиливать и выкручиваться. В последнее время эта дурная привычка слишком у многих вошла в моду, и так быть не должно.

— А знаете, вы были абсолоютно правы, — с вызовом надавил он на нее своим взглядом, и ей показалось, что он будто стал выше, а его осанка даже еще ровнее и увереннее. — Я в последнее время действительно суюсь, куда не следует. Я просто путаюсь у вас под ногами и нарушаю общественное спокойствие. Этого больше не повторится.

На словах он признавал собственную вину и просил прощения, но по интонации он словно бы отчитывал свою дочь за принесенную из школы двойку. Все это время Петре хоть и совал свой нос, куда не следует, но в целом производил впечатление абсолютно неконфликтного человека. Даже если ему в лоб заявить, что гравитации не существует, он и тут бы выразил от силы сомнения, но не стал бы ничего категорически отрицать. По крайней мере вслух. Это ее обескуражило.

— Как знаете, — бросила она в ответ и оставила корреспондента в покое.

Ее оттолкнул уже второй мужчина за этот час, а она до сих пор не понимала, в ней ли проблема, или во всех остальных. В последнее время она вообще мало чего понимала, и чувствовала себя парящей в невесомости — ее конечности не чувствовали надежной опоры, и от ее действий перестало зависеть, куда теперь ее понесет инерция. Казалось, что чувство контроля над своей жизнью начало ускользать в тот момент, когда они пришвартовались к бедствующему судну, и ее штурманские навыки оказались не востребованы, но она напоминала себе, что все началось гораздо раньше. Картинки в ее памяти мутнели, вкусы преснели, а запахи развеивались. Ленар был прав — новые впечатления действительно были необходимы. Пусть