– Ты решаешь за себя, а я буду решать за себя, – сказала она.
– А если это невозможно? – язвительно возразил он. – Можно сколько угодно накачивать твое тело светом, но если мужчины, которого ты хочешь пробудить, там нет – значит, нет.
– Поживем – увидим, – сказал Агата. – Может быть, скоро мы все узнаем ответ из письма, которое ты получишь от самой Арианны.
– Сферы односвязны, – сказала Лила. – Тебе не кажется, что разгадка именно в этом?
– Возможно. – Ее задний взгляд, пустившийся в свободное плавание, задержался на расположенных позади полках, доверху забитых книгами. В них были уложены многие поколения знаний – открытия, уходящие в прошлое вплоть до времен Витторио. Она чувствовала запах краски и старой бумаги – запах, который всегда приводил ее в восторг, предвосхищая волнительное удовольствие от новых идей – хотя к этому моменту она настолько тщательно изучила содержание этих полок, что творения прошлого были уже не в силах ее чем-то удивить.
– Любую пару замкнутых путей на поверхности двумерной сферы можно перевести друг в друга с помощью непрерывной деформации, – задумчиво произнесла Лила, машинально изображая у себя на груди пример замысловатого контура, демонстрируя его преобразование в более простую петлю.
– С поверхностью тора все иначе: количество обмоток контура вокруг каждого из пространственных измерений не поддается изменению, что дает бесконечное множество классов эквивалентности. – Она набросала примеры четырех из них – четырех пар замкнутых путей, которые можно было связать непрерывным преобразованием в силу того, что для обоих путей этот характерный набор чисел был одним и тем же. Перейти от одного класса к другому при помощи одних лишь растяжений и сжатий было невозможно.
Лила выдержала паузу, будто бы ожидая, что Агата продолжит начатую ею мысль, но спустя полмаха потеряла терпение и дала подсказку.
– Итак, что мы можем сказать насчет 4-сферы?
Агата постаралась сосредоточиться.
– Все будет точно так же, как и в двумерном случае: есть только один класс замкнутых путей. – Она могла бы дюжину раз обмотать воображаемую нить вокруг 4-сферы, сделать из нее клубок и как угодно запутать, но попытавшись после этого максимально упростить петлю, сжав ее до обыкновенной окружности, не встретила бы никаких препятствий ни в своих действиях, ни со стороны самого пространства.
– А удовлетворяет ли этому условию космос, в котором мы живем? – продолжала наседать Лила.
– Откуда нам это знать?
– Если ты сможешь указать вескую причину, по которой космос был бы устроен именно так, это стало бы ключом к объяснению энтропийных градиентов.
Хотя Агате было нечего возразить против логики этого заявления, она не возлагала особых надежд на то, что его посылка окажется истинной.
– Я не вижу причин, которые бы поспособствовали именно такому развитию событий. Решения уравнений Нерео ведут себя одинаково хорошо как на сфере, так и на поверхности тора.
– Тогда нам, вероятно, стоит выйти за рамки уже известного. У тебя наверняка есть на этот счет какие-нибудь новые идеи, которые тебе хотелось бы развить.
Лила выжидающе посмотрела на нее. Агата почувствовал, как ее кожа загорелась от стыда, но никаких гениальных идей, способных заполнить эту пустоту, у нее не было.
– Я немного отвлеклась из-за своих новых обязанностей, – ответила она.
– Понятно. – Несмотря на нейтральный тон голоса, отсутствие солидарности придало словам Лилы укоризненный оттенок.
– Я понимаю, что это не оправдание, – сказала Агата. – Пока забастовка не окончится, всем приходится вносить свою лепту и поддерживать порядок. Но что я могу сделать, когда мои мысли зашли в тупик?
Лила сменила позу в своей страховочной привязи.
– Смотря о каком затруднении идет речь.
– У вас ведь тоже не все и не всегда шло гладко, – возразила Агата. – Наверняка и вам иногда приходилось на чем-то зацикливаться.
– Разумеется, – согласилась Лила. – Но я никогда не сталкивалась с необходимостью задумываться о том, что рано или поздно культура, в которой все мои задачи были решены настолько давно, что ответы на них знает любой смышленый трехлетка, станет делиться со мной знаниями. Это вряд ли придало бы мне мотивации.
– Я не жду помощи из будущего, – сказала Агата. – Это было бы нелепо.
Лила наклонила голову, соглашаясь с последней фразой.
– Ты привела веские доводы. Но я не уверена, что саму себя ты убедила в этом так же хорошо, как и меня.
Агата была в замешательстве.
– Что вы имеете в виду?
– Ты так себя ведешь с самого начала споров о системе передачи. – Лила сделала паузу, чтобы Агата смогла возразить, но та молчала. – Может быть, тебя приводит в восторг сама возможность новой системы, или вся эта политика отвлекает твое внимание от других дел. Но скажи честно: действительно ли ты можешь заглушить в себе мысль, что вскоре тебе, вполне вероятно, доведется читать послания от людей, в распоряжении которых будет иметься опыт шести поколений будущих исследований?
– А разве это важно, если они все равно не смогут о них сообщить? – возразила Агата. Лила утверждала, что была согласна с ее доводом: сложные концепции вряд ли бы появились сами по себе, без четких предпосылок – гораздо вероятнее было то, что в отправители сообщений о них бы просто не упомянули.
– Важно то, что это обстоятельство тебя, судя по всему, парализовало.
Агата пыталась припомнить что-нибудь из своих менее значительных достижений, которые бы дали ей повод возразить, но с тех пор, как они с Лилой доказали гипотезу о кривизне 4-сфер, вся ее работа ограничивалась лишь рутинными расчетами.
– Все заходят в тупик, – сказала она. – Скоро я из него выберусь.
– Надеюсь, что так и будет, – сказала Лила. – Ведь как только ты узнаешь, удалось тебе это или нет, вопрос будет решен раз и навсегда, верно?
Агата настроила консоль на раннее пробуждение. Она быстро позавтракала и добравшись до оси, прыгнула в длинную невесомую шахту и полетела вниз, легонько касалась опорных веревок, чтобы не отклоняться от центра.
Долетев до дна шахты, она оказалась на этаже, где располагалось то, что осталось от топливопроводов, снабжавших горючим старые соляритовые двигатели. Она пробралась через камеры, заполненные списанными механизмами, зеркалитовыми шестернями и пружинами, покрытыми патиной и забитыми песком, но по-прежнему тускло сиявшими при свете мха. В течение полутора лет после запуска
