Добрыня только уловил, что этих нанять на службу можно. За угощение. Но где он тут угощение найдет? Сами вон только ягодами питаются.
– А ну, иди сюда, колтки… или как там тебя. Ну и имечко! Давай я тебя лучше Славобором нареку.
У колтки глаза завращались – и на лице, и на животе. Подошел, прихрамывая. И тут же стал болтать, что называться Славобором ему ох как любо! Теперь он от других колтки станет отличаться и всем вокруг об этом поведает, заставит и других духов себя так называть… Болтал он не переставая. А Добрыня пытался сосредоточиться под его неумолкающий говор, размышлял, как бы этого лесовика заставить себе послужить. В первую очередь следует дать ему угощение для примана. Или подарок. Ну и что он мог этому двуликому предложить? Посадник осмотрел себя, бросил взгляд на Забаву. Оба они были в рыжих крашеных рубахах без всяких оберегов: когда отдают на гибель, обереги не полагаются, чтобы без обережной силы умереть легче было. Ну, у Добрыни были еще штаны, стянутые в щиколотках шнурком. Лапти на ногах и у него, и у Забавы – как же вятичи и без лаптей! По летней поре на Руси селяне уже давно обувку скинули, чтобы не истрепать, ходят босиком. Вятичи же все равно в лаптях лыковых.
– Эй, ты что вытворяешь, Славобор? – возмутился Добрыня, когда колтки стал ему в лицо кидать комья грязи.
А тот ничего, смеется. И сам весь такой грязный, босые пятки в заскорузлой глине, оба лица в темных разводах. Гм. Дух бузины. А отойти от своих зарослей бузины он в силах?
– Я вот тебе лапти свои решил отдать, – сказал важно Добрыня. – Подарок такой. Возьмешь?
Колки лишь на миг умолк, а потом опять: Славобору лапти не нужны, но если дарят – возьмет. Ни у кого другого лаптей нет, у него, Славобора, есть! И схватил их, прижал к себе, словно ценность какую, обнюхивать принялся, но на ноги надеть не додумался. Да куда там, они, почитай, едва ли не с самого колтки были.
Забава наблюдала со стороны. Потом даже ахнула тихонько, когда Добрян сговорился с колтки, чтобы тот вывел их к Оку Земли. Названный Славобором соглашался, говорил, что отведет за дар этот чудесный, что быстро проводит их и опять под бузину свою вернется. Простодушный такой уродец хроменький. Или это Добрян смог повлиять на него, как и ранее на всякого влиял? Умел этот боян заставлять всех себя слушать.
Колтки не соврал, вел их скоренько, даже от появляющихся то и дело духов отмахивался: дескать, мои эти смертные, у меня с ними уговор есть. А вот не заведет ли он их куда не надо? Духам верить нельзя, они всегда себе на уме. Но, видать, уж очень лапти пришлись по душе колтки – то перед очами на животе их рассматривал по пути, то на голову лысую норовил примерить.
Но вдруг замер, стоял, принюхиваясь обоими носами, четырьмя глазами поводил. Лес вокруг вроде уже поредел, деревья стояли не так густо, а на полянке среди молодой зелени лежал высокий поваленный ясень. И, видать, не так давно поваленный – его ветвистая крона еще вся была в свежей зелени. Колтки подошел к ней, а потом неожиданно зашипел кошкой, подскочил и быстро кинулся прочь. Хроменький, а когда надо, то и прыть откуда-то взялась. Даже лапти любимые уронил, так уносился.
– Вот паскудник, – пробурчал Добрыня. – Договаривайся с таким. Ну да ладно, я хоть опять обуюсь. А то по шишкам и сучкам мне скакать… Эй, девушка, да что это ты там усмотрела?
Забава стояла спиной к нему у ствола сломанного ясеня, на оклик не повернулась. Добрыня приблизился и увидел – на сероватой древесине явственно выделялись полосы содранной наискосок коры. И порезы огромные, глубокие. Будто когтистой лапой драли дерево, прежде чем сломать.
Забава подняла на Добрыню огромные застывшие глаза.
– Он был тут. Ящер лютый. Я ведь слышала той ночью.
Добрыня присмотрелся и даже присвистнул. Ух и силища, видать! Но бравада бравадой, а не по себе стало, когда понял, каково собой могло быть чудище. Даже мурашки по спине поползли. Их сюда в жертву Ящеру переправили, помощи ждать неоткуда, а у Добрыни даже дубины какой-никакой нет, чтобы обороняться. Их вон духи лесные пугали, но что все эти духи по сравнению с тем, кто оставил такие отметины и легко свалил огромный ясень?
И Добрыня, храбрый посадник, витязь прославленный, растерялся и почувствовал беспокойство. Раньше его успехи всегда придавали ему уверенности, он быстро принимал решения в безвыходной, казалось бы, ситуации, но сейчас голова у него шла кругом. Они затерялись в мире нави, где-то пропавший Сава, да еще и Ящер этот… Добрыня глубоко вздохнул, стараясь собраться. Затем, оглядевшись, стал замечать другие следы присутствия Ящера: вон кусты полегли, как после урагана, вон сук срезан как будто чем-то острым. И духов мельтешащих не видно, словно недавнее пребывание тут Ящера напугало их, заставив спрятаться.
А потом он увидел еще кое-что: под поцарапанным когтистой лапой стволом лежало нечто – показалось даже, что это кованая булатная пластина. Тут? В мире духов – и булат? Он наклонился, поднял, повертел. И судорожно сглотнул. Это была чешуйка Ящера. Размером в пол-ладони, холодная, темная. Добрыня поднял ее повыше, рассматривал… А она вдруг начала меняться, словно таяла в его руке, пока не превратилась в темную волнистую прядь. И вот тут ему стало по-настоящему страшно.
Добрыня почти без сил опустился на землю, смотрел, размышлял, а сам дрожал мелкой противной дрожью.
– Так вот оно что…
Он долго просидел, словно окаменев. В его карих глазах исчезла всякая мысль, он просто смотрел перед собой, не обращая внимания на теребившую его Забаву. Когда девушка стала особенно донимать, резко отмахнулся:
– Уйди! Дай мне подумать.
Но она не уходила, присела рядом.
– Давай вместе подумаем. Что тебя так заворожило? Исполох обуял?
Он повернул к ней побледневшее лицо.
– Просто я все понял, Забавушка. И от этого мне плохо. Ох и плохо…
– Ну и что ты понял? Что? Да не пугай меня, гусляр! Скажи, долго ли мы сидеть тут будем? – вскрикнула она, не выдержав. Даже ударила его. – Вон вода за деревьями блестит. Наверняка уже Око Земли рядом. Идем же туда! На берегу мы попробуем смастерить челн или плот из бревен свяжем – и сможем по воде покинуть эти колдовские места! Пока Ящер вновь
