Что бы там ни решил он, однако идти никуда явно не собирался. Сел на песок у воды, и ни булькающие водяные его не волновали, ни тонко зовущие в заросли русалки.
А через миг Добрыня почувствовал, как Забава слабо вскрикнула, вцепившись в него обеими руками.
– О великие боги! Да что же это, ради всех небес!
Добрыня оглянулся – даже рот открыл. Кажется, с его даром видеть и в обычном миру нелюдей уже всякого насмотрелся, а вот поди же…
Там, под могучими стволами оплетенных зеленью деревьев, взрыхлялась земля, корни мощные прогибались, словно под ними кто-то проползал, приближался. И показался… Добрыне сперва померещилось, что это длинный белый корень оживший, но как поднялся он повыше, стало заметно, что это огромная белесая рука, будто выточенная из ствола дерева, без коры. И рука эта была живой, она шевелилась, раскрылась пятерней, потом поманила пальцем.
«То ли дурман-зелье все еще действует, – подумал Добрыня, – то ли и впрямь это диво дивное. Спаси, небо!»
Он почти вскричал это. И тем спокойнее был голос Савы, когда он пояснил:
– Это сам Лес праведный нас зовет.
Добрыня потряс головой. В сказах Лес праведный обычным дедом изображался, неким длиннобородым старцем, который путников может встретить в чаще, чтобы либо помиловать и даже приветить, либо в глухомань увлечь навсегда. А тут… нежить такая, что и не вздохнуть от изумления и страха.
Забава в ужасе пронзительно завизжала, кинулась прочь.
– Стой! Нельзя перед нелюдью свой страх выказывать!
Куда там! Девушка бежала, уворачиваясь от страшной, тянущейся за ней руки.
– Сава, скорее за ней! – потряс парня за плечо Добрыня. – Загонят ведь девку, в исполох введут.
Но Сава словно и не слышал криков любимой, смотрел перед собой печальным пустым взором. Потом все же произнес:
– А ведь некогда я так уходить отсюда не хотел! Умолял ее… А она… Памяти меня лишила, выгнала. И теперь ненавистно мне все тут.
В стороне кричала Забава, а парень только об обидах своих и думал. Добрыня озлился:
– Ах, разрази гром! Ну и сиди тут, рохля.
Добрыня кинулся за ней. Почти споткнулся о взрыхлившуюся рядом землю, перескочил через белый ствол руки-лапы Леса праведного.
– Не обессудь, хозяин, не до тебя мне сейчас.
И следом за ней. Вот девка неугомонная! Он звал ее, но она бежала среди мелькавших искр, отшатывалась от каких-то теней, визжала, когда кривые сучья коряг ловили ее за подол. А следом из чащи летел громовой хохот, дребезжащий смех доносился, подвывало где-то, ухало, скрипело.
Добрыня сам едва не налетел на растопырившего ветви-лапы пушевика68, поцарапался, пока вырывался, потом едва не вляпался в растекавшуюся лужицей, похожую на пузырь старуху.
– Погрей меня, смертный, – пищала старуха, обдавая его холодными брызгами.
– В другой раз, бабулечка!
И снова звал:
– Забава, ко мне иди! Остановись, тебе говорят!
Пробираться сквозь такую чащу было непросто. Дубы тут стояли мощные, оплетенные дикими побегами. И едва ли не через один с дуплом, в которых обитали духи-нелюди – берегини, змиуланы, листины. Добрыня двигался, провожаемый множеством взглядов, везде чьи-то глаза блестели, светились. Сперва даже жутковато было, потом, когда в кустах да в буреломе возился, перестал их опасаться, даже злость ощутил. Понимал, что он кажется духам неуклюжим, тяжелым, сами они вон как легко шныряют в поросли. Как же Забава тут проскочила? Или лесная девушка вятичей привычна к чащам? Тогда чего так верещит? Впрочем, хорошо, что верещала, – Добрыня, двигаясь на ее голос, мог не отставать.
Настиг ее, только когда на лесной поляне девушку завертели в вихре веселые полуголые красавцы-прелестники – духи соблазна, сводящие баб с ума своей любовью и красотой. И чего они тут в лесу таятся? Кого соблазняют? Вон как на Забаву накинулись, видать, давно живых девок тут не было.
Появление Добрыни их не обрадовало.
– Чего явился? Видишь, к нам красавица прибежала.
Прелестник любую женщину может очаровать и заставить ослабеть от любви, однако против воли не берет. И когда растрепанная, мечущаяся Забава увидела Добрыню и потянулась к нему, сразу отступили.
– Добрян! Защити меня!
Она прильнула к его груди, дрожала, всхлипывала. И вдруг спросила:
– А где Неждан?
Добрыня не сразу и понял, о ком она. Ах да, о Саве, значит, то есть о Глобе. А где сейчас их спутник? Добрыня только головой покрутил: вон прелестники бесстыжие, ухмыляясь, смотрят со стороны, вон паук многолапый спустился с дерева, скалящийся хозяин шишек, сам как шишка, если бы не эти лапы. Из травы смотрят любопытные ягодные, собой и похожи на ягоды, только глазки мелкие огоньками светятся. А Неждан где?
– Остался твой милый на бережку. На Малфриду сильно обижен, вот и дуется. Ну а ты…
Он сжал ее лицо в ладонях, заставил на себя смотреть.
– Не выказывай перед духами страха, девочка. Слышишь меня? Ты ведь дочка волхва, неужто не говорил тебе отец, что лесные нелюди только тогда силу над человеком имеют, когда он им сам это позволяет? Ну же, Забава! Ты ведь храбрая девушка, опомнись да отгони их всех!
Куда там, она дрожала как осиновый лист. Прятала лицо на груди Добрыни и все просила увести ее от всего этого. К Неждану увести.
– Добро. Разыщем мы твоего милого. Но с условием, что ты всем этим нелюдям будешь улыбаться. Можешь и рожицы им корчить, можешь ругаться с ними, но страха не выказывай. Ох, небо, мне бы сейчас тот дурман-зелье раздобыть, каким волхвы нас для переправы сюда поили. Знали служители, что делали… С этим зельем ты бы сейчас снова как во сне была и не различала, где явь, а где навь.
Кажется, последнее слово Забаву заинтересовало.
– Навь? Ты сказал – навь, гусляр?
Она его еще и гусляром назвала! Они невесть где, они в мире нави69, где и жизни-то нормальной нет, а он все еще таится от нее.
Ах, были бы у Добрыни сейчас его гусли! Даже нелюди замирают, когда слышат мелодичные звуки, какие только смертные умеют выводить. Чтобы не так, как ветер шумел, не как волна повторялась, а чтобы музыка с переливами! Да где сейчас те гусельки?.. Волхвы не додумались уходящему к Ящеру чужаку гусли передать. Как и сняли с него все обереги. Как и острый стилет забрали… С оружием, кованным на огне, Добрыня себя тут куда спокойнее ощущал бы.
– Что ты сказала, девушка? – повернулся он к Забаве.
– Говорю, в
