Ох, если бы дело было только в этом…
Негнущимися пальцами Эльза распустила шнуровку на платье и, медленно освободившись от одежды, подумала, что она со своим страхом и неумелой робостью сейчас похожа на крестьянку перед владетельным сеньором. Платье упало на мрамор пола, и Эльза медленно избавилась от белья — так, словно лишалась последней защиты.
«Хватит строить из себя невинность, — фыркнул внутренний голос. — Чего он у тебя не видел?»
Вода оказалась идеальной: не слишком горячей и не слишком холодной. По телу пробежала дрожь. В бассейне обнаружился внутренний бортик: Эльза присела на него так, чтоб из воды выступала только голова. Конечно, Габриэлю ничто не помешает подплыть и овладеть ею прямо среди всей этой пены. А потом придушить.
Впрочем, если бы он хотел ее смерти, то закончил бы всю эту историю еще в лесу.
— Что я сделал не так? — лениво поинтересовался Габриэль, запрокинув бледное осунувшееся лицо к изящным лампам под высоким потолком. Седые волосы распушились от пара.
— Ты меня душил, — призналась Эльза. Габриэль усмехнулся, снова поймал ком пены и сдул с пальцев.
— Тебе понравилось, я заметил, — сказал он, и Эльза смущенно отвела взгляд, вспомнив, каким страхом и томительной сладостью был наполнен тот миг перед обмороком. — Да и прежде никто не жаловался.
— Наверно, не все выжили, — съязвила Эльза и тотчас же пожалела об этом. Габриэль усмехнулся и, с мягким испытующим прищуром посмотрев на нее, ответил:
— На самом деле умерла всего одна женщина. Моя вторая жена. И тут виной уже не мои действия, а то, что она стала дергаться, отбиваться и перетянула петлю. Я просто не успел ничего сделать.
Он говорил об этом с таким спокойствием, что Эльзу пробрал озноб. Именно этого она и боялась. Габриэль убил свою вторую жену, еще неизвестно, куда девалась первая, и ясно, что Эльзу вряд ли ждет что-то хорошее.
— Не души меня, — твердо сказала она, и видит Бог, эта твердость стоила невероятных сил. — Я не хочу. Я вижу, что тебе это нравится, но пожалуйста…
Эльза в принципе понимала, каким будет ответ. Мало ли, что ты не хочешь? Хозяйка здесь не ты, и никто не спрашивает твоего мнения по поводу того, каким именно образом тебя иметь. Но к удивлению Эльзы, Габриэль только плечами пожал.
— Ну… хорошо, — ответил он. — Ладно. Ты права, такие вещи надо решать до того, как все начинается. И я вел себя не совсем так, как приличествует джентльмену.
Этого Эльза не ожидала. Такие люди никогда не признают своих ошибок — обычно они перекладывают вину на других.
— Я ведь Привратник Смерти и королевский палач, — добавил Габриэль. Неторопливо подплыл к Эльзе и, в очередной раз зачерпнув пены, принялся неторопливо намыливать ее плечи. — От меня нельзя ждать чего-то сладенького и миленького.
Его пальцы двигались неспешно, то едва дотрагиваясь до кожи, то вдруг почти ввинчиваясь в плечи. Эльза почувствовала, как тело наполняется покорной вязкой слабостью под чужими ладонями, а соски твердеют. Это было пугающее, гибельное ощущение — в висках пульсировал страх, душа захлебывалась, крича «Нет! Нет! Не надо!», но тело предательски отзывалось на умелые прикосновения, то невесомые, то уверенные и сильные.
— Я и не жду ничего сладенького… — проговорила Эльза. — Просто не делай мне больно.
Синяки, оставленные в их первую ночь, еще не побледнели, они по-прежнему лежали на бедрах и охватывали запястья уродливыми браслетами. Губы Привратника Смерти скользнули по шее Эльзы к ключицам, ладони с прежней неспешностью поплыли по спине и с мягкой уверенностью сжали ягодицы.
— Не бойся, — услышала она. — Ничего не бойся.
Поцелуй был таким же, как и в их первую ночь — осторожным, словно Привратник Смерти пробовал губы Эльзы на вкус, словно боялся спугнуть ее резким движением. Эльза чувствовала себя маленьким и робким животным в сильных лапах властного хищника и с ужасом понимала, что это чувство наполняет ее теплом и покорностью, а вода, обнимавшая их горячими ласковыми волнами, дарила легкость и какую-то непривычную нежность.
Эльза словно бы наконец-то очутилась на своем месте.
— Пойдем на сушу, — негромко произнес Габриэль и плавно подтолкнул Эльзу к ступенькам.
* * *Музыкальный артефакт медленно крутился на подставке, наполняя спальню медовыми мазками света и едва слышной музыкой — Третья соната Аквини казалась чьим-то легким дыханием. Габриэль накручивал каштановый локон Эльзы на палец и лениво размышлял о том, чем именно она так его зацепила.
Когда они пришли из бассейна и замерли возле кровати, то Эльза, укутанная в пушистое белое полотенце, растрепанная, влажная и горячая, вдруг робко дотронулась до плеча Габриэля. Сделала крошечный, почти незаметный шажок ему навстречу, и это было похоже на солнечный удар. Это обжигало и заставляло дрожать.
Несмотря на потерю девственности, Эльза сохраняла в себе ровный свет невинности — и этот свет обернулся пламенем, драконьим огнем, который опалил их обоих.
Она боялась себя больше, чем его. Она была кроликом в лапах тигра, жертвой, которая смирилась со своей участью и отдалась ей. И в то же время Габриэль понимал, что жертва здесь — он. Он сдавался перед этой робкой нежностью, он терял самого себя.
Похоже, они оба были отравлены друг другом. И противоядие можно было найти лишь сплетаясь в объятиях.
Полотенце упало возле кровати — Габриэль отшвырнул его нервным пинком. У Эльзы была маленькая грудь с остро торчащими розовыми сосками — целуя их, Габриэль ловил губами биение чужого сердца, быстрое и порывистое. От теплой кожи поднимался запах лимонов и чего-то еще, потаенного, сокрытого в такой глубине души, что при всем желании не дотянуться. Габриэль исступленно целовал девушку, то и дело срываясь и тотчас же осаживая себя, закатывая внутреннюю оплеуху: мягче, нежнее, не оставлять укусов, не сжимать в объятиях до хруста костей… Это было мучительно, это помрачало разум — но Эльза, пусть по-прежнему робко и испуганно, но все же отзывалась на его поцелуи и прикосновения. И от этого становилось легче.
Она послушно раздвинула ноги и подалась навстречу, принимая Габриэля в себя — в этот миг в ее глазах не было темной нерассуждающей покорности жертвы. Было лишь желание, которое она хотела утолить в объятиях своего мучителя. И Габриэль с той же обжигающей страстью вбивался в хрупкое девичье тело, пахнущее лимонами и грозой, и, сжимая в ладонях ее закинутые за голову запястья, понимал: этого мало. Ему этого мало.
Эльза была жизнью и хотела жить. А он принадлежал смерти, и в этом-то и была вся беда.
И он все-таки
