– Э нет, не уйдешь! Превращайся обратно, – приговаривал он, схватив меня огромной ручищей.

Я вырывался, ругался, но, поняв, что мне не вырваться, все же вернул себе прежний облик. Только теперь я предстал перед высоким собранием абсолютно голый и весь покрытый сажей. Не самый лучший момент в жизни Вашего Покорного Слуги, если честно.

Я снова воззвал к Старику:

– Один, прошу тебя…

– Нет, дорогой, пари есть пари. Ты проиграл, и я ничего не могу поделать, – ответил он.

– Фрейр? Ньёрд? Ну, хоть кто-нибудь?..

Но, похоже, никто не собирался за меня заступаться. Мало того, мне показалось, что многие из этих бессердечных тварей тихо веселятся, видя мое отчаяние, а некоторые ублюдки и вовсе наслаждались в открытую! У Хеймдалля, например, глаза так и сияли, а Тюр уже и закуски притащил.

Тор швырнул меня к ногам Брокка. Я чувствовал себя побежденным, истерзанным, покинутым всеми. Однако мой острый ум не изменил мне и в эту минуту.

Я поднял руки вверх:

– Ладно, сдаюсь. – И, услышав, как Сигюн испуганно охнула, пригласил: – Брокк, прошу!

Брокк с готовностью взмахнул ножом и, схватив меня за волосы и заставив запрокинуть голову, приготовился вонзить страшный клинок в мое обнаженное горло. Но я успел остановить занесенную руку своего палача.

– Э-э-э… Брок, погоди-ка минутку! По-моему, на кону стояла моя голова, не так ли?

Брокк в замешательстве посмотрел на меня.

– Ну да.

– Так с какой стати ты мне горло собираешься перерезать? – возмущенно спросил я. – Ну, допустим, голова моя отныне принадлежит тебе, но ведь шею-то свою я тебе не обещал! О ней даже и разговору не было. Так что, если оставишь на моей шее хоть царапину, нашей сделке конец. Пари есть пари. А вы, господа, разве с этим не согласны?

Брокк некоторое время молчал, переваривая мои возражения, потом пробурчал:

– Но как же я голову-то?..

– Как хочешь, но шею не тронь, – твердо сказал я.

– Так я же…

– Ты сам так решил. Сам же на этом настаивал.

– Но я же не могу снять с тебя голову, не тронув шеи!

– Тем лучше для меня! – усмехнулся я.

Брокк помрачнел. Я видел, что асы и ваны начинают улыбаться у него за спиной. Развеселился даже Тор, у которого чувство юмора вообще находилось в зачаточном состоянии.

Затем Брокк повернулся к Одину.

– Но это же несправедливо! Неужели ты позволишь ему выйти сухим из воды?

– Извини, Брокк, – сказал Один. – Это пари ты сам предложил. Я тут ни при чем. – Лицо его казалось суровым, как гранит, но я чувствовал, что про себя он улыбается.

Несколько мгновений Брокк тщетно пытался найти слова, чтобы выразить охватившее его возмущение. Кулаки его сжимались сами собой, он вздрагивал всем телом, а его и без того мрачное лицо прямо-таки потемнело от бешенства. Когда, наконец, он снова посмотрел на меня, его глаза сверкали, как угли в раскаленном горне.

– Ты, значит, думаешь, что тебе удалось меня обхитрить? – прорычал он. – Ну что ж, Трикстер, хоть я и не могу отрезать тебе голову, не касаясь шеи, но сама-то голова отныне принадлежит мне, и я могу делать с ней, что хочу. Так что для начала я привнесу в твой облик кое-какие улучшения.

– Да неужели? Ты, вероятно, хочешь сделать мне более эффектную стрижку? – спросил я с издевкой.

Брокк покачал головой.

– Нет, стрижка – это не ко мне. Зато я могу дать твоему болтливому хитрому языку отличный урок.

И он вытащил из кармана толстенную иглу для сшивания кожи и длинный тонкий кожаный шнурок.

– Ты что, шутишь? – спросил я, внутренне трепеща. Брокк усмехнулся.

– Наверно, ты удивишься, – сказал он, – но мы, подземные жители, не так уж любим шутить, как тебе могло показаться. Эй, кто-нибудь, подержите ему голову!

Держал меня Хеймдалль (ну, естественно, кто же еще! Причем Золоченый наверняка от души наслаждался!). А Брокк попросту зашил мне рот. Всего он сделал девять стежков, и каждый раз было так больно, словно в губы впивалась дюжина ос.

Но гораздо больнее было слушать, как смеются боги. Да, они смеялись надо мной, мои так называемые друзья! Им было смешно, когда я выл от боли и пытался вырваться. Никто из них и пальцем не пошевелил, чтобы мне помочь, даже Один, который клялся любить меня, как родного брата! Впрочем, теперь-то нам известно, что с ними случилось впоследствии, не так ли? Но тогда они весело смеялись. Смеялись все – Браги, Ньёрд, Фрейр, Хёнир, Тор и даже этот ханжа Бальдр, который вечно пытается усидеть на двух стульях. В данный момент он, будучи полным слабаком, поддался влиянию старших богов.

Их дружный хохот еще долго звучал у меня в ушах, когда я, забравшись в свою жалкую нору, распарывал грубый шов, завывая от ярости и боли. Именно тогда я и поклялся, что непременно отомщу им всем и прежде всего – моему «любящему» кровному брату Одину. Они мне сполна за все заплатят, заплатят кровью, твердил я себе.

Губы зажили быстро. Боль прошла. Но шило Брокка было, видимо, наделено магической силой, а потому на моих губах остались неуничтожимые отметины. Девять аккуратных перекрестных шрамиков, которые со временем стали отливать серебром, но так до конца и не исчезли. С тех пор моя улыбка никогда уже не была такой искренней, как прежде, да и в душе моей завелось нечто вроде комка колючей проволоки, которая то и дело начинала шевелиться и бередить мои душевные раны. Никто из богов, впрочем, об этом даже не подозревал. Разве что Один, который часто поглядывал на меня с тревогой единственным зрячим глазом, но я прекрасно знал, что его моральные качества столь же сомнительны, как и мои собственные.

А остальные боги, похоже, решили, что я обо всем позабыл. Но я и не думал забывать. «Хороша ложка к обеду» – кажется, так говорят люди. Да, я мог бы спасти все Девять Миров. Да, я мог бы предотвратить Рагнарёк. Но тогда моя «ложка к обеду» не понадобилась: эти боги, проявив неслыханное высокомерие и алчность, отчетливо дали мне понять, что я никогда не стану одним из них и они в моей помощи не нуждаются. Ну что ж, я прекрасно все понял. Я понял, что всегда был и буду одинок среди них. О да, в тот раз я отлично усвоил преподанный мне урок!

Главное, никогда и никому не доверяйте.

«Ничего, будет и на нашей улице праздник» – гласит старинная поговорка жителей Мидгарда. Праздник может быть и у каждой собаки, и у каждого бога; вот и я теперь стал мечтать о своем празднике – о том, как в один прекрасный день мы поменяемся ролями, и я буду смотреть