— Сергей! — Он придвинулся к столу, наткнувшись брюшком на жёсткий край столешницы. — Ради нашей старой дружбы: что именно мне могут предъявить?
Крупное лицо Ланского стало походить на гранитный барельеф. Мощная нижняя челюсть напряглась. Он смотрел на Вапшевича несколько секунд, как смотрят, когда хотят ударить, сильно и по заслугам. Но потом мышцы расслабились и СС мрачно вздохнул.
— Всё известно, Гера, — ответил он и перевёл взгляд на окно, за которым виднелась тихая улочка и часть привокзальной площади. — Ты сам знаешь, рано или поздно всё становится известным. Как ты мог?! — Он повернулся к Вапшевичу. — Я думал, что произошла роковая случайность, а ты, оказывается, просто обманул. Ты дал своему агенту приказ не вмешиваться — и подставил… Нет, не только того парня, которого убили люди Шеллера. Ты подставил и меня тоже! Своего друга! Я поверил тебе, у меня никогда не было причин тебе не верить.
— Серёжа…
— Молчи! Я не договорил! — Ланской отодвинул от себя кружку, чуть не скинув её со стола. — Ты хотел знать, что тебе предъявят? Компромат, который держал на тебя Шеллер, сейчас лежит в моём рабочем сейфе. Молчи! Его видело достаточно людей. — Он предупреждающе поднял руку. — Но даже если бы это читал один я, ты должен понимать: это ничего бы не изменило.
Вапшевич достал платок и вытер потное лицо. Одной из неприятных сторон лишнего веса была чрезмерная потливость. Ему становилось жарко даже в умеренной температуре. Хотя, сейчас температура была ни при чём.
— Ты не понимаешь, Сергей! — проговорил он, правильно угадав, что сейчас старый друг не станет его перебивать. — Тогда, в начале нулевых, я совершил роковую ошибку. Но был ли у меня выбор? Мизерная зарплата, никаких перспектив! Как бы я содержал семью, как бы поднял детей? А тут такая возможность! Да, искушение оказалось велико, но я надеялся, что больше мне не придётся идти против совести. Если бы Шеллер каким-то немыслимым образом не узнал…
— Погоди, Герман! — остановил его Ланской. — Передо мной ты сейчас можешь не оправдываться. Лучше подумай о другом: такие, как мы, старая гвардия, должны быть примером для тех, кто приходит нам на смену, а вместо этого я вынужден выслушивать от сопляка, который сидит передо мной вот так, как ты сейчас, о том, как должен вести себя профессионал! Честь, Герман, честь! Вот что мы должны сохранять всегда! Сейчас мне всё равно, почему много лет назад ты поступил нечестно. Ты сам видишь, к чему это привело: тебе пришлось снова и снова поступать нечестно. И вместо того, чтобы остановиться, ты нанимаешь бандита и натравливаешь его на тех, с кем делаешь одно дело! Ты считаешь, что у твоих действий есть оправдания?!
Во время его горячей речи, полковник Вапшевич сидел не шевелясь, не глядя на бывшего друга и коллегу. Теперь он поднял голову. Краем глаза он заметил своё отражение в большом зеркале на стене: потный, грузный человек, на котором гражданский костюм сидит, как наволочка на подушке. Форма хоть чуточку облагораживает, делает тебя скорее квадратным, чем круглым. Такие, как Ланской, с его высоким ростом, мощным костяком и широкими плечами, в любой одежде смотрятся внушительно. А насколько он, в самом деле, правильнее потного толстяка, который сидит напротив?
— Скажи, Сергей, — начал он. — Ты считаешь, что мне следует пустить пулю в висок? Прямо скажи: мне нужно вышибить себе мозги — и это будет соответствовать чести офицера? Или я ещё тогда, в первый раз, должен был застрелиться?
Ланской шевельнул мощной челюстью, словно хотел пережевать вопрос Вапшевича. Потом плечи его опустились вместе со взглядом и он вздохнул.
— Каждый сам решает, как ему поступить и сам отвечает за свои поступки, Герман, — сказал он медленно. — Ты мой друг и я взял на себя ответственность: у тебя есть сутки. Если ты сам не признаешь вину — я передам все имеющиеся у меня материалы в следственную комиссию для возбуждения дела. Прости. Это всё, что я могу для тебя сделать.
— Вот, значит, как… — пробормотал Вапшевич и поднялся из-за стола. — Спасибо, Серёга! Понимаю, большего ты и для себя бы не сделал. Понимаю…
— Я надеялся, что ты хоть как-то объяснишь, — признался Ланской. — Что скажешь что-то, что и мою совесть облегчит.
— Прости, Серёга! — Вапшевич отрицательно покачал головой. — Прости! Нечего мне сказать…
Ланской остался сидеть за столиком. Он смотрел, как его бывший друг нетвёрдой походкой выходит из кафе, рассеянно оглядывается, а потом бредёт в сторону вокзальной площади. Подождав, когда он скроется за углом дома, Сергей Сергеевич тоже поднялся.
Выйдя на улицу, он мощно вдохнул прохладный осенний воздух и посмотрел на часы. Надо было возвращаться в Питер. Никто не знает, по каким таким "личным делам" и куда он уехал. Подняв воротник пальто, Ланской направился в сторону той же вокзальной площади. В голове неотвязно крутилась мысль, что он не всё сказал. Может, нужно было как-то не так объяснить Герману, в чём тот неправ? Ситуация для Ланского оказалась непривычной. Он подходил к жизни с простыми мерками: поступай, как должно — остальное от тебя не зависит. Может, в нём и не хватало мобильности и он уступал тому же Игорю Сокольскому в умении подстраиваться под ситуацию, находить неожиданные решения там, где другой готов был опустить руки, но поэтому Ланской и занимал своё место в аналитическом отделе. Он работал с фактами, делал выводы, находил информацию там, где её не мог достать никто другой. Практическая сторона дела доставалась мобильным и шустрым.
Он прошёл мимо дурацкого памятника в виде гранитной глыбы, в скверике около площади. На противоположной улице, за вокзалом, стояла машина, на которой он приехал. Не глядя по сторонам, Ланской прибавил шагу. Его внимание не сразу привлекли крики. Потом послышался отчаянный визг, свист тормозов по сухому асфальту и тяжёлый удар, когда не только слышишь, но и нутром его ощущаешь. Ланской обернулся — и увидел, что люди бегут мимо него, к повороту дороги. Сердце кольнуло, Ланской пошёл в ту же сторону, потом побежал, снова миновал памятник и прямо через газон устремился к дороге.
Вокруг врезавшейся в столб машины успела собраться толпа.
— Что случилось?! — Ланской схватил за руку какого-то мужика.
— Да мальчишка на дорогу выскочил! — доложил тот. — Мамаша-раззява! Не уследила, пацан и выскочил за мячиком, а тут "Ауди" эта! Отвернул, его понесло, да ка-ак развернёт — и в столб!..
Ланской не дослушал, ринувшись в толпу, растолкал всех, пробился своей мощной фигурой вперёд.
— Дверь заклинило! — крикнул кто-то.
Он отпихнул добровольных помощников, схватился за ручку. Дверь не поддалась.
— Заклинило, заклинило, — твердил кто-то над самым ухом.
В окошке вместо стекла блестели прозрачные
