Хастингс прижался лбом к холодному пруту:

— Если этот путь ты называешь простым, должен быть и сложный.

— Должен. Тебе не сладить в одиночку с моими королевами.

— Я бы попробовал. И в этот раз я бы стрелял. Если бы было из чего.

— Король, утративший власть над своей землей, слаб, — едва слышно сказал Король-Ворон. — Король, которого предали его женщины, слаб вдвойне. Мое время наступит, как только день пойдет на убыль. Так вышло, потому что я лег на Королевский камень зимой, в пору коротких дней и длинных ночей. Завтра я возьму твою воду и, когда мне на эту достанет силы, разомкну твои оковы. И ты останешься один. Без помощи. Без оружия. Против них троих.

— Я попробую, — твердо сказал Бен. — Лучше уж так.

— Лучше княжить у гвиллионов, чем кормить ворон.

— Я попробую, — повторил Хастингс.

— Воля твоя. Завтра.

Охотник на фей сел на пол прямо там, где стоял. Потом добралась до воды и вдоволь напился. Он почти привык к тянущей пустоте в желудке, насколько вообще можно было привыкнуть к ней. Время тянулось так медленно, что Бен едва ли не кожей чувствовал, как с неразличимым шорохом ползут секунды.

Если он выберется из этой передряги, обязательно проверит, что стало с источником юности после того, как ведьма оставила его в покое. И если вода не отчистилась — найдет другой способ. А еще… А еще обязательно пригласит Джил в кафе. Или в кино. И закончит колледж, из которого он вылетел, потому что в оружейном магазине работать гораздо интереснее. Деньги им с матерью были очень нужны.

Текла вода, клубились серые тучи. Время от времени лязгали цепи Короля-Ворона. В какой-то момент Бен даже отчасти потерял связь с окружающей реальностью, а может, все-таки сумел заснуть.

Ему казалось, глубоко в землю уходят корни Вороньей башни. Их питают темные подземные родники, а по их берегам качается под порывами невидимого ветра синяя трава. Кто-то с руками Короля-Ворона, бледными, покрытыми ссадинами и синяками, льет из ладоней свет прямо в темную воду. На другом берегу стоит женщина, но ее не разглядеть, как далеко она.

Когда Бен очнулся, стемнело. На ощупь он кое-как добрался до воды, умылся и напился. От холода снова заломило зубы. Хастингс выругался, почему-то — шепотом. Что-то должно было произойти. Уже. Прямо сейчас.

— Они выбросили твои вещи в пропасть, — прошелестел совсем близко голос каменной княжны. Охотник на фей резко обернулся. И зажмурился.

Кианиты в волосах гвиллионки светились синим, и таким же синим сияло ожерелье на стройной шее. В полумраке подземелья для Хастингса этой беспощадной синевы было слишком много.

— Я забрала кое-что, — Кианехт присела рядом с Беном. Подол платья шелковой лужицей растекся по грязному полу. Ему на колени шлепнулось что-то, в чем охотник на фей с удивлением узнал помятый шоколадный батончик и зачерствевшую краюху хлеба в полиэтиленовом пакете. Хастингсу даже пришлось закусить губу — таким резким и острым стало чувство голода.

— Я… — хрипло выдавил из себя Бен. — Спасибо тебе. Но…

— Не нужно ничего говорить, — Кианехт грустно улыбнулась. — Было сказано достаточно. И камни достаточно услышали.

— Мне жаль, — тихо сказал Хастингс.

— Мне тоже. Но я не смогла бы забрать мальчика. Горькая чаша забрала мою силу. Остались крохи. Их едва хватило, чтобы прийти сюда незамеченной.

— Зачем? — пораженно выдохнул Бен.

— Проклятие будет снято только теми, кто придет следом за мной. Здесь почти не рождается детей. Я княжна, я должна. Освободить проклятых и проклявшую. Так правильно и так будет. Потому я пила из Горькой чаши в день Середины Лета.

Только когда серые пальцы пробежали про щеке Бена, до него дошло, зачем она пришла. Он дернулся. Гвиллионка тихо рассмеялась:

— Нас тянет к вам. К подлинной юности, к настоящей весне, к вашему отчаянному желанию жить. Мне иногда кажется, мы истончаемся, становимся все более зыбкими, почти призрачными. И эти скалы вокруг, сосны, замки, это небо — тоже. Король-Ворон закрыл Границу здесь, поэтому мы острее чувствуем увядание, чем вы в Байле. Наша Королева мертва, поэтому некому вдохнуть в эту землю жизнь. Но я хочу жить. Хочу, чтобы у меня родился сын, и чтобы он снял проклятие. Для этого я пила из Горькой чаши. И надо мне радоваться, что она отобрала у меня могущество, а не этот облик, который так тебе по нраву.

Хастингс хмыкнул. Он понятия не имел, что ему делать с этой внезапной откровенностью. То есть, какая-то его часть была совсем не против. Но не здесь же! Когда от сырости ломит колени, а где-то совсем рядом выжидает незнамо чего Король-Колдун.

— Ты ешь, — сказала Кианехт. — Только медленно.

Она была права, и Бену стоило большого труда не спешить, и откусывать от черствой горбушки небольшие кусочки. Ничего более вкусного, чем эта горбушка, он в своей жизни не пробовал. Гвиллионская княжна смотрела на него с улыбкой. Мерцали камни, мерцало ее синее платье. Она сидела так близко, что Хастингс чувствовал ее запах. Почему-то от каменной девы пахло ландышами.

Там, снаружи, начиналась ночь, полная волшебства. Самая короткая и самая чародейская ночь в году. И было так досадно терять ее, сидя в казематах. Бен мотнул головой. И решил — будь что будет, но эту ночь он не потратить на пересчет прутьев решетки.

Он отряхнул руки от хлебных крошек. Поймал узкую прохладную ладонь Кианехт. А дальше все получилось как-то само. Синий шелк платья легко поддавался под ищущими пальцами, запах ландышей кружил Бену голову, Он целовал мягкие, солоноватые на вкус губы гвиллионки, целовал с какой-то ему самому непонятной щемящей нежностью, словно уже был отравлен предчувствием неизбежной потери. Кожа ее была гладкой, как полированный камень, но теплой, а ответные поцелуи требовали без остатка рухнуть в эту пахнущую ландышами пропасть.

После, обессиленный и какой-то словно невесомый, Бен заснул головой на коленях каменной княжны, на ее измятом подоле. Кажется, она перебирала его волосы, но этого Хастингс точно уже не помнил.

Когда он проснулся, ее уже не было. Что-то твердое упиралось ему в бедро, болела после каменного пола спина. Без футболки и рубашки было ужасно холодно, и Хастингс порадовался, что хотя бы штаны удосужился натянуть.

Вначале Бен не понял, что именно его разбудило. Потом до него долетели тихие близкие голоса. Охотник на фей замер, так и не добравшись до одежды.

— Я скучаю по тебе, — говорил Король-Ворон. — По вам всем.

— Я тоже. Я тоже, о любовь моя.

Женский голос показался Хастингсу смутно знакомым, но узнал его хозяйку он только когда она заговорила снова:

— Это все так неправильно. Совсем неправильно.

Эти старческие, дребезжащие нотки могли принадлежать только одному живому существу в Вороньей башне. Махра, старшая сестра. Воронья старуха.

— Я бы принесла тебе воды, но дала слово сестрам, что