— Розали.

Альфред аж чавкать перестал, когда она вслух произнесла своё имя и совсем немного приоткрыла завесу тайны. «Розали», — повторил он про себя, будто смакуя имя в собственном подсознании. Для себя Соломонс сделал вывод, что настоящее имя ей очень идёт, потому что это цветок, у которого нежный бутон и колючий стебель. Сплошное противоречие, как и эта женщина в целом. Шло это имя ей гораздо больше похищенного, это очевидно, и он как-то посмотрел на её профиль по-новому, будто только что познакомился с этой женщиной.

— Роза, — сократил озвученное имя Соломонс, и ему понравилось, как это звучит.

— Нет, оно не сокращается, — лже-Элизабет запротестовала, будто у неё отбирали что-то очень ценное. — «Розали» или же «Розалия», если полное имя.

— Розой будешь, — мужчина стоял на своём.

— Не буду. И Розалией тоже не буду, потому что мне нельзя, — женщина с досадой опустила взгляд к волнующейся воде, наблюдая в ней своё теряющее чёткость отражение. В этот момент под её ладонь подполз пёс, и Флэтчер отвлеклась от самолюбования. — Было приятно вспомнить о том, кем я есть на самом деле, но это просто воспоминание лучше будет оставить на этой пристани.

— От своей тени не набегаешься, — вкраплением философии подытожил Соломонс и тут же поддразнил ведьму. — Правда, Роза?

Они уже закончили трапезничать и, не торопясь, отправились к дому. На одно утро она снова стала той молодой, местами даже инфантильной, но неизменно амбициозной женщиной, которая ещё не познала вкус войны и не утратила там личность. Но момент радости был коротким, и ему было пора отправляться вниз по течению. Она ещё не знает, но теперь Соломонс при каждом удобном случае будет срывать её дешевые маски и напоминать о том, кем она есть на самом деле. Они изначально были обречены сблизиться, но кто знал? Кто же знал?

— Вы отвезёте меня домой? — спросила гостья, впуская в дом собаку, но сама на порог не ступила. Пора было возвращаться в свою реальность и к своим заботам. — Хотя, с Вашим талантом к вождению мне стоит быть осторожнее с просьбами.

— Отвезу, дорогуша, только ты же всё равно остаёшься передо мной в долгу.

— Я с радостью верну сторицей за то, что Вы сделали для меня, — Флэтчер добродушно и благодарно улыбнулась еврею, а затем поспешила добавить: — разумеется, в разумных пределах. Я знаю, что у Вас их нет, но как-то уже постарайтесь проявить гибкость, я ведь спасла жизнь Вашему другу.

— Приготовь мне собственноручно гуся с яблоками. Только, знаешь, люблю, чтобы птица была жестковата.

— Я не умею готовить, Вы же знаете об этом, Альфред! Выдумайте надо мной какое-то другое издевательство, — одновременно с тем, как говорил мужчина, завела спор Розалия.

— Обязательно жестковата, — он продолжил, игнорируя её тонкий возмущённый голосок, который так же не замолкал. — А яблоки кислые не бери, поганая птица получится. Бери сладкие.

— Альфред! — не унималась барышня.

— И корочка хрустящая такая, сладковатая чуть-чуть.

— Я же сожгу дом в процессе. Пощадите Гретту, где она будет жить?

— Я хочу гуся, — растягивая каждое слово командирским тоном, Алфи заставил непокорную заткнуться на несколько секунд. — Принеси мне долбанного, блять, гуся, Роза.

— Противный, сквернословный, упрямый, старый и хромой медв…— полились щедрые эпитеты в сторону еврея, но тот и глазом не повёл, только легко ткнул ей пальцем немного ниже ключиц. — Ладно!

Известная как мисс Флэтчер особа поморщила нос, будто её снова окуривали табачным дымом, а затем поджала губы в тонкую линию и подняла руки вверх, принимая поражение. Раз Соломонс хочет гуся, будет ему гусь. Жестковатый гусь. Давно Алфи не чувствовал такого триумфа.

Прошло около недели с её возвращения домой, и теперь Элизабет могла сказать, что всё в медленном темпе налаживается и возвращается в привычный монотонно вертящийся круг. Женщина никогда не считала однообразие проклятьем. Повторяющихся моментов её новой жизни были по большей части приятными, либо нейтральными, но дискомфорта они ей точно не приносили. Это называется «стабильность», это было в радость. В её кабинете затеялся ремонт, ресторанное дело процветало, а одним ранним утром на открытом окне в её спальню Флэтчер находит розу прорастающую из почвы в глиняном горшке, как напоминание и знак внимания. Некто знает, что барышня не любит срезанные цветы. Элизабет уже начала подумывать о том, что этот хитрющий еврей за ней ухаживает. Но он ей не нравился, как потенциальный партнёр на всю жизнь. Вовсе не нравился. Женщина всегда была падка на педантичных и статных мужчин одетых с иголочки, следящих за своими манерами, выражающихся лаконично и красиво, смотрящих на мир с высоты птичьего полёта. А что собой представлял Альфред Соломонс? Бурый медведь, у которого когда лапа в банке для мёда застрянет, сквернословие разлетается по всему Кэмдену. Неопрятный вспыльчивый мужлан с нестриженой бородой и неглаженой рубахой, скверным характером, грубыми руками рабочего, да и по локти в чужой крови, пусть и украшенные высокопробным золотом. Это был не тот человек, о котором она мечтала для роли мужа, когда без страха отзывалась на собственное имя. Только вот при размышлениях об этом человеке у Элизабет внутри возникал конфликт. Он действовал ей на нервы, но она нуждалась в этом. Ей хотелось исправить всё в нём, но тогда он не будет вызывать в ней должного уважения. Он коверкал её имя, называя «Розочка», когда никто не слышит, и она показательно бесилась в ответ. Но от этого всегда пахнущего ромом, табаком и войной мужчины это звучало так нежно и ласкового, что ей в этом обращении не хватало только единственного «моя». Между ними образовывалась какая-то энергия за гранью общего понимая и это пугало Лиз до глубины души.

— Нет, это какой-то бред. Просто минутное помешательство, — она отложила на прикроватную тумбу книгу, ведь всё равно не могла поспеть читать её за смеющимися бесами в подсознании, и выключила настольный светильник.

В своей винокурне Алфи выдерживал строгую армейскую дисциплину. Производство было отлажено, как дорогие часики на дамской ручке, начиная от переработки тростниковой патоки и заканчивая переправкой хлеба в булочные почти по всей Европе. С этим днём пошло что-то не так. И только одному человеку в этом мире было заведомо известно что именно. Соломонс что-то сосредоточено записывал в книге учёта и бегал пальцами по деревянным счётам, а рядом из чашки поднималась струйка ароматного пара со