— Пусть оглядываются. Я хочу на "ты". Разве ты не должен делать то, что я хочу?

— Как прикажете, госпожа, — Айре улыбнулся, но получилось как-то тоскливо.

— Знаешь, он даже красивый. Образ. По-своему. А на картине — про Зоан — они огромные.

— Зависит от ситуации. Образ соответствует ситуации. Там было много противников — и монстры были огромными. Здесь — маленькая квартирка, гиганту не развернуться. Поэтому Образ достаточно компактный. Знаешь, он существует практически сам по себе. После трансформации сознание меняется. Последнее, что я помню — это надпись, и то, что я уже не умею читать. Все, что говорят о трансформации в школах — неправда. Образ практически нельзя контролировать. Можно принять Образ сознательно, волевым усилием — и все. Потом ты заканчиваешься, и начинается зверь. Образ все решает сам. Там, на Зоане, боя, как такового не было. Там вообще не было наших частей, ни одного человека, все отошли за реку. Были только Древние. Потом, когда подошли войска противника, они трансформировались. А дальше был вовсе не бой. Была бойня. Древние просто рвали всех, кто был не в Образе. Вот и все. У монстра нет сознания, только желание убивать. Образ не должен был стать наследственным. Это просто ошибка магиков, недоработка. Требовался срочный результат, и они сделали, что смогли. Поэтому первое, чему учат ребенка — контролировать себя. Не позволять телу трансформироваться, не выпускать Образ. Исключение — аффект. Тогда контроль невозможен. — Ийя вскинула голову, глядя на Айре снизу вверх. — У тебя майка промокла от моих волос.

— Ерунда. Но они же не нападали на тебя. Ты могла уйти. Я хотел, чтобы ты услышала, что происходит. И не входила.

— Ты поэтому такой грохот устроил?

— Ну, рот мне заткнули, правильно?

— А я не могла уйти и бросить тебя, правильно?

— Ийя, я знаю, так нельзя разговаривать с хозяевами и, если хочешь, можешь потом меня хоть выпороть. Но ты — сумасшедшая.

— Можно подумать, ты нормальный. — Она улыбнулась, потерлась о него носом.

— Айре, если ты сейчас захочешь уйти, то я не буду возражать. У нас еще остались деньги, можешь снять квартиру.

— Почему? Я мешаю? Что я сделал?

— Я не думаю, что жить с кем-то, кто на твоих глазах убивает несколько человек и даже не помнит этого — хорошая идея. Понимаешь, теперь ты всегда будешь смотреть на меня и вспоминать, как богомол отрывает кому-то голову.

Айре присел на корточки, заглянул ей в глаза.

— А почему ты меня не спрашиваешь, хочу ли я уйти? Знаешь, я тоже думаю, что ты смотришь на меня — и вспоминаешь тот мусорник. И бутылку. Я долго считал, что ты поэтому меня не хочешь. Потому что нельзя хотеть того, у кого из… из кого доставал бутылку, в крови и… Что ты не хочешь меня, потому что видела, какой я грязный.

— Я никогда так не думала.

— Я знаю. Теперь — знаю. И поверь, я не буду ничего вспоминать. Не хочу. Я хочу помнить, что ты могла уйти, но не ушла. Ты не бросила меня. И если ты позволишь мне остаться — я буду с тобой.

Айре сидел, подавшись вперед, и Ийя подумала, что это слишком близко. Так близко, что становится жарко. Ийя подумала, что губы, у него, наверное, твердые и горячие. Что если она сейчас наклонится, то может коснуться их пальцами, провести, обрисовывая контур, а если наклониться еще ниже… Ийя тряхнула головой.

— Я хочу, чтобы ты остался. Но если когда-нибудь будешь сомневаться — просто скажи.

— Хорошо. А если ты вдруг решишь, что стыдно выходить в город в обществе шлюхи — то тоже скажи.

Ийя задумалась.

— Извини. Я поняла. Мы просто не будем об этом думать, ладно?

— Конечно. Не будем. — Айре улыбнулся — и это была та самая улыбка, теплая и мягкая, как дыхание июльского полдня, улыбка, ради которой Ийя шагнула тем далеким слякотным утром в грязный проулок.

— Давай к делу. Они что-нибудь говорили? Что-нибудь важное?

— А ты думаешь, что намерение всех поубивать — это не особо важно? Ладно, ладно, я понял. Рассказываю. Они сказали, что не надо было лезть не в свое дело. Что убийство должно выглядеть, как совершенное борцами против смешения классов. Все должны были подумать, что тебя убили, потому что ты ходила со мной по городу, как с равным. А меня должны были, — Айре запнулся, — меня должны были не просто убить. Когда они пришли, я сказал, что ты вернешься не скоро, поэтому они думали, что времени много, и не спешили. Наверное, если бы я сказал правду, меня бы прижали где-нибудь в спальне, с заткнутым ртом. А может, оглушили. И подождали тебя. За дверью. А потом уже занялись мной.

Айре честно старался вспомнить, что они говорили. Проблема была в том, что ничего толком не вспоминалось. Разве что страх, скрутивший внутренности холодной рукой — но этого он рассказывать Ийе не собирался. Айре встал, нашел сумку, вытащил коньяк и абсолютно не пострадавшие персики. Даже странно было — казалось, прошло столько времени, а оказывается, всего около часа. Один несчастный час — а жизнь летит ко всем чертям, и ты только стоишь и растерянно моргаешь, пытаясь осознать произошедшее. Айре открыл бутылку, плеснул в чайную чашку, протянул Ийе. Вот за нее он действительно боялся. Бледная, молчаливая, она пугала его сейчас до чертиков, он просто не знал, что надо делать.

Там, в гостиной, когда Айре увидел, как тело сминается, как мягкая глина, как Ийя исчезает, а тускло блестящее зеленовато-серым панцирем существо, похожее на гигантского богомола, обводит гостиную немигающим взглядом зеленых фасеточных глаз, то почувствовал облегчение. Теперь Ийе ничего не грозило. Айре забился в угол, зачарованно глядя, как существо скользило между людьми, гибкое и стремительное, кажущееся хрупким и невесомым. Прекрасное в своей жуткой функциональности. Легкие, почти ласковые касания жестких лап, покрытых острыми неровными шипами, отрывали конечности, кровь фонтанами хлестала на ковер. Кто-то полоснул существо ножом, сталь взвизгнула, ударившись о панцирь. Богомол обернулось — просто вывернул голову за спину, ухватил нападающего и одним движением челюстей вырвало ему глотку, отбросив конвульсивно дергающееся тело прочь. Потом, когда никого не осталось, существо повернулось к Айре. Было странно, но он не боялся. Он как будто уснул, и видел сон, в котором точно знал, что с ним ничего не может произойти. Существо смотрело на него, склоняя голову то в одну сторону, то в другую, солнце отблескивало в зеленых огромных глазах. Потом по его телу