– Что привело тебя на самую окраину Ближней? – спрашивает Дреска, оценивающе оглядев моего дядю. Я приникаю к углу сарая, украдкой выглядываю.

– Хочу поговорить с чужаком, – отвечает Отто.

Коул крепче сдавливает мне руку.

Дреска хмурится сильнее прежнего, а в небе начинают собираться тучи. Она шумно вздыхает.

– Отто Харрис. Мы видели, как ты родился.

Магда разгибает спину.

– Мы смотрели, как ты растешь.

Когда сестры говорят, их голосам вторит странное эхо, так что, когда одна смолкает, а вторая заговаривает, они сливаются.

Дядя только нетерпеливо мотает головой.

– Совет обеспокоен присутствием в наших краях чужака, – заявляет он. – И причинами, по которым он сюда явился.

– Мы старше, чем Совет.

– И мы тоже оберегаем Ближнюю.

– Мальчик ничего не сделал. Мы ручаемся за него.

Взгляд Отто каменеет.

– А чего стоят ваши слова? – рявкает он. Глаза у него дергаются от волнения, от усталости он щурится. Без поддержки других дозорных, один он стоит не так уверенно, и я вспоминаю, как он, ссутулившись, сидел за столом, уронив голову на руки. Отто переводит дыхание и пытается успокоиться.

– Пропали двое ребятишек, и парень, которого вы прикрываете, под подозрением, – продолжает он, теребя бороду.

– Доказательства?

– Очевидцы, – Отто не обращает внимания на выразительное покашливание Магды. – Ну, что вы об этом знаете?

Лицо у него сейчас жесткое, строгое, он скрывает усталость, но глаза его выдают.

– Разве тебе есть дело до того, что думают две старые развалины? – ядовито выплевывает Дреска.

– Совету известно, кто забирает детей, – добавляет Магда со взмахом перепачканных землей пальцев.

– Не отнимайте у меня время, – грозно говорит Отто, – Что за ерунда.

– Вся Ближняя знает.

– Вся Ближняя забыла.

– Или пытается забыть.

Вся Ближняя пытается забыть? Я не успеваю это обдумать, потому что голоса сестриц начинают перекрываться и звучат неотступно, неотвязно.

– Но мы помним.

– Довольно, – Отто хватается за голову. Потом выпрямляется, расправляет плечи. – Я должен с ним переговорить. С чужаком.

Небо темнеет, того и гляди разразится буря.

– Он не здесь.

Магда взмахивает скрюченной рукой.

– Он там, на болотах.

– Где-то там. Мы не знаем.

– Пустошь очень велика.

Отто недовольно сдвигает брови. Он не поверил ни единому их слову.

– Я в последний раз у вас спрашиваю…

– Не то что, Отто Харрис? – рычит Дреска. Честное слово, я чувствую, как трясется земля.

Набрав в грудь воздуха, Отто решается посмотреть ей в глаза. Когда он начинает говорить, его слова звучат медленно и размеренно.

– Я вас не боюсь.

– И твой брат не боялся, – говорит Магда. Почва у нас под ногами дрожит, не так уж сильно, но достаточно, чтобы камни, из которых сложен дом, начали стонать. – Но он по крайней мере уважал нас.

С неба на нас падают крупные капли дождя. Ветер тоже сердится. Мне кажется, что Коул отнимает свою руку от моей, но, покосившись, я вижу, что он здесь, на месте, смотрит в пространство прямо перед собой.

Отто бормочет что-то невнятное, но потом повторяет громче:

– Но я своего добьюсь.

И я слышу, как он резко разворачивается, скрипнув по земле подошвами башмаков. Коул у меня за спиной еще плотнее прижимается к сараю. Скрипят доски. В его глазах горит панический страх, и я затаиваю дыхание. Тяжелые дядины шаги вдруг резко останавливаются. Когда он снова начинает говорить, его голос звучит в опасной близости от сарая.

– Он сейчас здесь, я это знаю.

Шаги громче, громче, и Коул переглядывается со мной. На ветру он, кажется, снова стал почти прозрачным. Я должна немедленно что-то предпринять. Если Отто найдет меня, будет плохо. Но если он найдет Коула, все будет неизмеримо хуже. Я неслышно бормочу ругательство, потом выпускаю его руку и выбегаю из своего укрытия прямо под ноги дяде. Он пятится, чтобы не врезаться в меня.

– Дядя, – жалко блею я, стараясь не дрожать при виде того, как шок на его лице сменяется гневом.

– Так вот куда ты сбежала? – Отто хватает меня повыше локтя своей ручищей и дергает. У меня нет наготове никакого вранья, так что остается промолчать. Доски у меня за спиной снова издают долгий жалобный стон.

Отбросив меня с дороги, Отто бежит за угол сарая, а я прикусываю язык, чтобы не закричать. Но взгляд, который дядя бросает на меня, сразу вернувшись, говорит о том, что Коула там не оказалось.

Без лишних слов Отто хватает меня и тащит за лачугу сестер, на ведущую к нашему дому тропинку. Внезапное молчание дяди тревожит меня больше, чем любые его вопли и крики. Он толкает меня перед собой, как узницу, и мне приходится собрать всю волю в кулак, чтобы не обернуться. Отто все время молчит. Молчит, пока мы спускаемся по холму, молчит в роще, молчит, когда вдалеке появляются наши дома. Солнце уже клонится к горизонту, и дядя на фоне заката кажется совсем черным. Затянувшееся молчание становится тягостным.

– Я только хотела…

Он не дает мне договорить.

– Что я ни скажу, ты во всем идешь наперекор!

Я не могу сдержать рвущееся наружу раздражение.

– Только когда ты ведешь себя со мной, как с маленькой!

– Да я же только пытаюсь тебя защитить!

Наши голоса наскакивают один на другой.

– Лучше бы ты защищал Рен, чем держать меня взаперти.

– Довольно, Лекси.

– Хочешь, чтобы я сидела дома сложа руки?! А ведь я могу искать! – выкрикиваю я, переступая порог.

– Твое место здесь, – говорит он твердо, идя за мной по пятам, – с матерью и Рен.

– Потому что это не женское дело?

– Потому что это опасно. Чужой может быть опасен. Вдруг он причинит тебе зло? Что я должен…

– Он не опасен.

Я бегу по коридору к себе в комнату, Отто за мной.

– Откуда ты знаешь? Ты так хорошо с ним знакома?

Со сдавленным вздохом я запускаю руки себе в волосы.

– Я просто хочу помочь! Помочь, дядя. Чем смогу. И если для этого нужно найти чужого, пообщаться с сестричками, как я могу не сделать этого? Я ведь хочу защитить свою семью… – Я сбиваюсь и умолкаю, заметив краем глаза маленький белый квадратик в углу оконной рамы, который слегка подрагивает на вечернем ветерке. Записка.

– И я тоже, – голос Отто звучит так тихо, что я едва слышу.

Оторвав глаза от записки, я поворачиваюсь к дяде лицом, стараюсь перехватить его взгляд, чтобы он не смотрел на окно, где, будто мазок яркой краски, трепещет кусочек белой бумаги.

– Знаю, Лекси, я тебе не отец, – говорит он. – Но я ему обещал.

В комнате становится ощутимо холоднее, но Отто, кажется, этого не замечает.

– Я обещал ему беречь тебя и охранять, помнишь? Знаю, в тот день ты нас подслушивала, – продолжает он. – Я стараюсь, как могу, Лекси, но мне вдвойне трудней, оттого что приходится искать детей и сражаться с тобой.

Дядя вздыхает, его воинственность исчезает на глазах, остается тихая усталость.

– Я стараюсь, – опустив голову, говорю я.

Он прислоняется спиной к стене коридора. Темные с проседью волосы падают ему на глаза. Дядя