многократно употребляла слова, из которых следовало, что подозреваемый буйный помешанный очень опасен. Это настолько глубоко засело в моем подсознании, что, когда дело дошло до встречи лицом к лицу, у меня нервы сдали. Видя, что он на меня нападает с опасным орудием, я воспользовался служебным оружием, не переходя границ самообороны. Как? Хорошо получилось, пан инспектор? Хорошая интерпретация?

– Засуньте эту интерпретацию себе в задницу, – спокойно проговорил Нейман. – Так, разумеется, сказал бы мне мой инспектор. Господин адвокат, вы хорошо знаете, что означает необходимая самооборона в случае вооруженного полицейского, который к тому же знает, что имеет дело с человеком не вполне вменяемым. Это вам не Америка. Я не намерен идти под суд.

Адвокат задумался и больше минуты молчал.

– Ну ладно, – сказал он наконец. – Возможно, пан Нейман, вы действительно правы. Итак, что будем делать?

– Расторгнем соглашение.

– Ну, тут вы несколько далеко зашли, вам не кажется? Я понимаю, ни стрельба, ни какие-либо другие серьезные действия не входят в сценарий. Но псих может оказать сопротивление. Сбежать. Может споткнуться и здорово расшибиться. Я о таких случаях слышал, наслышался от моих клиентов. A propos[79], знаете ли вы, сколько моих клиентов проживает в Варшаве?

– И что с того?

– А очень много с того. Мое предложение вот какое: соглашение остается в силе. Предлагаю выгодные условия. За предоставление мне возможности личного участия в акции, за удовольствие коснуться рукой и ногой убийцы моего сына я гарантирую вам поддержку очень высокопоставленных лиц на случай дальнейших чисток в полиции, связанных с какими-либо непредвиденными осложнениями в нашем плане. Мои друзья из Варшавы, если понадобится, успокоят и пани Пшеменцку от чокнутых, не бойтесь. Ну а до того, как договорились, будет конкретное финансовое вознаграждение для вас двоих.

– Троих, – сказал стажер Здыб.

– Как это, к дьяволу? – занервничал Хенцлевский. – Троих? Трое – это великое множество людей, имя им легион, блин. Зачем вам третий?

– Для достоверности рапорта. У нас так всегда делается. Бригада каменщиков Идеи, пан адвокат, ваши, техника – наша. Мы в этом разбираемся.

– Он хоть надежный, этот третий?

– На сто процентов, или hundred per cent.

– Тогда пусть будет, – скривился адвокат. – Ну? Пан Нейман, надеюсь, вы удовлетворены?

– Не до конца, – сказал комиссар. – Толек? Тебе не кажется…

– Должно пройти хорошо, – проговорил стажер. – Одно только меня слегка беспокоит. Не слишком ли мы уверены, что это психически больной? Это может быть такой зеленый, гринпис, понимаете? Защитник животных. Увидел, что детишки кота мучают, и ударило его. Я читал о похожем случае, в «Пшекруе», по-моему. Они там ослепили собаку или кошку, уже не помню. Когда я об этом читал, то чувствовал, что в статье этот тип высаживает свое негодование, жалость, жажду мести. А другой мог бы высадиться иначе. Взял бы нож, топор, штакетину и отомстил бы за своего пса.

– Это то же самое выходит, – сказал Хенцлевский. – Кто так реагирует, тот явно тронутый. Quod erat demonstrandum[80].

– Это совсем не то же самое выходит, – подхватил мысль Нейман. – Задвиг на пункте животных может не квалифицироваться у психиатров. С их точки зрения этот тип будет полностью нормален, и его выслушают, когда он расскажет, как именно мы его сцапали и что мы ему тогда сделали.

– Я за свою карьеру повидал многих, кто рассказывал, что с ними происходило в милиции, – сообщил адвокат. – Но не припомню ни одного, кому бы официально поверили. А если даже и расскажет, как именно его схватили, то что? Вы полагаете, что кто-нибудь проникнется судьбой глупой кошки?

– Может, и нет, – сказал Здыб. – А что будет, если эту кошку услышит тот, кто тут вообще ни при чем? И прибежит поглядеть, что происходит?

– Ты шутишь, Толек, – взмахнул руками Нейман. – Того, кто тут ни при чем, это как раз не заинтересует. Кому может быть дело до кошки?

– A propos, о кошке, – сказал Хенцлевский. – Надо какую-нибудь организовать.

– С этим не должно быть хлопот, – заявил Нейман. – Кошек полно. У детей моей соседки, к примеру, есть кот. Должен сгодиться.

Иза

Иза лежала спокойно, словно боялась малейшим движением вспугнуть тот отдаляющийся, неуловимый сигнал обманчивого и лживого неслучившегося оргазма. Прильнувший к ней мужчина дышал ровно, мерно, потихоньку погружаясь в дрему. Гудела сигнализация, далеко и тихо.

– Хеню, – окликнула она.

Мужчина вздрогнул, вырванный из полусна, приблизил лицо к ее обнаженной груди.

– Что, Изуня?

– Что-то со мной неладное, Хеню.

– Опять? – испугался мужчина. – Вот черт, ты должна как-то подрегулировать этот твой цикл, Иза.

– Это другое.

Мужчина выждал с минуту. Иза не продолжала.

– Что еще? – спросил он наконец.

– Хеню… Симптомом чего являются провалы в памяти?

– Почему ты спрашиваешь? С тобой такое случается?

– Последнее время – часто. Достаточно давно. После – галлюцинации. Голоса. Обман чувств.

Мужчина бросил быстрый взгляд на часы.

– Хеню.

– Слышал, – пробормотал он несколько нетерпеливо. – И что? Ты специалист. Какой твой диагноз? Anaemia cerebri[81]? Начальные признаки шизофрении? Поражение лобных долей? Другое какое дерьмо? Иза, каждый психиатр обнаруживает у себя разного рода подобные симптомы, это просто профессиональная болезнь. Должен ли я говорить тебе, как мало мы знаем о мозге, о протекающих в нем процессах? По-моему, ты просто-напросто переработала. Ты не должна проводить столько времени со своими кошками, рядом с этой аппаратурой. Знаешь ведь, насколько все это вредно: высокие частоты, поля, излучение мониторов. Брось ты это все на какое-то время, возьми отпуск. Отдохни.

Иза приподнялась на локте. Мужчина, лежа на спине, ласкал ей грудь заученным автоматическим движением. Она не любила, когда он так делает.

– Хеню.

– А?

– Я бы хотела, чтобы ты меня обследовал. На энцефалографе или с помощью изотопов.

– Можно, почему нет? Только…

– Прошу тебя.

– Ладно.

Они помолчали.

– Хеню.

– Да?

– Эльжбета Грубер. Ты ее лечишь. Что с ней на самом деле?

– Тебя это интересует? Верно, слышал. Довольно странный случай, Иза. Привезли ее в шоке, с типичными признаками кровоизлияния. Почти сразу она впала в состояние комы, и с тех пор нет ни улучшений, ни каких-либо изменений. Мы склоняемся к мнению, что на шок у нее наложился воспалительный процесс.

– Encephalitis lethargica[82]?

– Ага. А почему ты спрашиваешь?

Иза отвернулась. В окно, вместе с очередным отчаянным воем сигнализации, ворвался собачий визг, нарастающий, прерывистый.

– Ноги бы такому пообрывал, – проворчал мужчина, глянув в сторону окна. – Проблемы у него на работе или дома, а высаживается на животном, быдло!

– Вееал разорвал Завесу, – спокойно проговорила Иза.

– Что?

– Вееал. Голос истязуемого зверя. Голос отчаяния, безысходности, страха, боли, превосходящей все.

– Иза?

– Крик, который не есть крик. – Иза заговорила громче: – Вееал. Вееал разорвал Завесу. Так сказала… Эля Грубер. Она это видела.

– Довольно… – простонал мужчина. – Иза! Она не могла… Девочка без сознания! О чем ты говоришь?

– Она говорила со мной. Говорила и велела мне что-то делать.

– Иза, ты действительно должна взять отпуск. – Мужчина посмотрел на нее, вздохнул. – Но прежде зайди ко мне, я тебя обследую. Это все проклятый стресс,