земли в ручей.

— Зайдем выпьем здесь чаю? — предложил он.

— Хорошо, — согласилась Мириам.

За чаем они болтали о чем попало. Пол держал речь о своей любви к орнаменту (на что его натолкнула гостиная домика, в котором они сидели) и о красоте, которая в нем заключена. Мириам была холодна и тиха. По дороге домой она спросила:

— И мы не будем видеться?

— Не будем… разве что изредка, — ответил Пол.

— И переписываться не будем? — язвительно спросила она.

— Как хочешь, — ответил он. — Мы не чужие… что бы ни случилось, чужими мы не станем. Я иногда буду тебе писать. А ты — как хочешь.

— Понятно, — резко ответила Мириам.

Но Пол был уже в том состоянии, когда ничто больше не ранит. Он решительно расколол свою жизнь. Для него было большим ударом, когда Мириам сказала, что их любовь была постоянным сраженьем. Все остальное уже неважно. Если их любовь так мало значила, стоит ли волноваться, что ей пришел конец.

Пол расстался с Мириам в поле, в конце тропинки между живыми изгородями. В своем новом платье она одна пошла к дому, где должна будет предстать перед своими домашними, а Пол замер на дороге, с болью и стыдом думая, что заставил ее страдать.

Пытаясь вернуть себе самоуважение, он зашел в «Ивушку» выпить стаканчик. Четыре девушки, которые приехали на денек за город, сидели, скромно попивая пиво. На столе лежали шоколадные конфеты. Пол со стаканом виски присел по соседству. Он заметил, что девушки перешептываются и подталкивают друг друга локтями. Наконец одна, бойкая темноволосая красотка, наклонилась к нему и предложила:

— Хотите шоколадку?

Остальных насмешила ее лихость.

— Ну что ж, — сказал Пол. — Дайте мне какую покрепче… с орехом, с кремом я не люблю.

— Вот, нате, — сказала темноволосая, — эта с миндалем.

Она двумя пальцами взяла конфету. Пол открыл рот. Она сунула ему в рот конфету и покраснела.

— Вот милочка! — сказал Пол.

— А мы подумали, вы такой грустный, — сказала она, — они и подбили меня предложить вам шоколадку.

— Я не прочь и еще одну… с другой начинкой, — сказал Пол.

И вот они уже смеются все вместе.

Домой он вернулся в девять, когда уже темнело. Он вошел молча. Мать ждала его, с тревогой поднялась.

— Я ей сказал, — объявил Пол.

— Я рада, — с огромным облегчением отозвалась мать.

Он устало повесил шапку.

— Я сказал, между нами все кончено.

— Правильно, сынок, — сказала мать. — Сейчас ей тяжко, но в конечном счете так будет лучше. Я знаю. Ты ей не подходил.

Пол неуверенно засмеялся и сел.

— Я так повеселился с девушками в трактире, — сказал Пол.

Мать посмотрела на него. Сейчас он не помнил о Мириам. Он рассказал ей о подружках, с которыми познакомился в «Ивушке». Миссис Морел все смотрела на него. Странной казалась его веселость. За нею скрывались ужас и страдание.

— Теперь поужинай, — очень ласково сказала миссис Морел.

Поев, он сказал с тоской:

— Она говорит, я никогда ей не принадлежал, ма, и вначале тоже, так что для нее это не неожиданность.

— Боюсь, она еще надеется, что это не конец.

— Да, — согласился Пол. — Наверно.

— Ты увидишь, это лучше, что вы расстались, — сказала мать.

— Не знаю я, — безнадежно сказал он.

— Оставь ее в покое, — сказала мать.

Итак, Пол оставил Мириам, и теперь она была одна. Очень мало кому было до нее дело и почти ни до кого не было дела ей. Она осталась одна, замкнулась в себе и ждала.

Своим искусством Пол мало-помалу стал зарабатывать на жизнь. Фирма Либерти взяла у него несколько написанных красками эскизов для узорных тканей, и можно было продать еще в два-три места узоры для вышивок, для напрестольной пелены и другие подобные работы. Сейчас он предлагал не очень много работ, но мог предложить больше. К тому же он подружился с художником фирмы керамических изделий и учился искусству своего нового знакомца. Прикладное искусство его очень привлекало. В то же время он неспешно трудился над своими картинами. Он любил писать большие фигуры, полные света, но не просто сотканные из света и отбрасывающие тень, как у импрессионистов; фигуры, довольно четко очерченные, словно бы светились, как иные изображения людей у Микеланджело. И писал он их на фоне пейзажа, соблюдая, как он полагал, верные пропорции. Работал он главным образом по памяти, изображая всех, кого знал. Он твердо верил, что работы его хороши и ценны. Несмотря на приступы уныния, на робость, наперекор всему в работу свою он верил.

В двадцать четыре года он впервые уверенно сказал матери:

— Мама, я буду выдающимся художником.

Она фыркнула на свой особый лад. Будто не без удовольствия пожала плечами.

— Прекрасно, мой мальчик, поживем — увидим, — сказала она.

— И увидишь, голубка! Придет время — еще загордишься!

— Я и так довольна, мой мальчик, — улыбнулась мать.

— Но кое-что тебе придется менять. Как ты ведешь себя с Минни!

Минни была их маленькая служанка, девчонка четырнадцати лет.

— А чем плоха Минни? — с достоинством спросила миссис Морел.

— Я слышал ее нынче утром, когда ты вышла под дождь за углем, — сказал Пол. — «Ой, миссис Морел! Я ж сама хотела сбегать». Оно и видно, как ты умеешь обращаться со слугами!

— Ну, это просто означает, что она славная девочка, — сказала миссис Морел.

— И ты еще извиняешься перед ней: «Ты ведь не можешь делать два дела сразу».

— Она и вправду была занята, мыла посуду, — возразила миссис Морел.

— А что она тебе ответила? «Да можно было чуток обождать. Гляньте, как вы ковыляете!»

— Да… этакая дерзкая девчонка! — с улыбкой сказала миссис Морел.

Пол, смеясь, посмотрел на мать. Его любовь опять и разрумянила ее и согрела. Казалось, в этот миг ее лицо озарялось солнцем. Пол с удовольствием продолжал работать. Когда мать была счастлива, она казалась совсем здоровой, он даже забыл про ее седые волосы.

И в этом году она поехала с ним отдохнуть на остров Уайт. Это было необыкновенно увлекательно и необыкновенно красиво. Миссис Морел была полна радости и удивления. Но Пол утомил ее слишком долгими прогулками. И однажды с ней случился тяжелый обморок. Таким серым стало ее лицо, так посинели губы! Для Пола это было пыткой. Будто в грудь ему вонзили нож. Потом ей полегчало, и он почти забыл про этот случай. Но тревога в душе осталась, будто незажившая рана.

Расставшись с Мириам, Пол почти тотчас пошел к Кларе. В первый же понедельник после разрыва он спустился в мастерскую. Клара подняла на него глаза и улыбнулась. Сами того не ведая, они очень