Можно было укрыть его моей одеждой сверху, но я только что бегала под дождь, и моя рубашка была — хоть выжимай.
Глубоко вздохнув, я пару раз шлепнула эльфа по щекам, чтобы убедиться, что он ничего не чувствует. Голова Дагоера мотнулась из стороны в сторону, и я глубоко вздохнула во второй раз. Непроходимый идиот! Только из-за него мы оказались в такой нелепой ситуации. Но если он и правда умрет? Жалость и страх побороли, и я стянула куртку, рубашку, а потом распустила нагрудную повязку, которой пользовалась постоянно последние два года.
— Никогда тебе этого не прощу, — сказала я Дагоберу, уверенная, что он не может меня слышать, а потом прижалась грудью к его груди, распластавшись по нему, как одеяло.
Лежать на нем оказалось на удивление удобно. Я грела дыханием его шею, а щекой ощущала мраморную твердость его мускулов, выслушивая биение сердца. Постепенно он согрелся, и кровь побежала по жилам быстрее. Моя одежда тоже просохла, и я укутала ему ноги, а сама снова обняла его, закрывая глаза. Да, страх… Да, жалость… Но какое это было наслаждение — быть с ним так близко. Он даже пах, как драгоценный камень — как янтарь, солнцем и медом. Хотя, может, все дело было в мази на меду, которой лечила нас Маэль. Дождь все не прекращался, но в пещере стало тепло, а мне так было и вовсе горячо. Я осмелилась погладить Дагобера по груди — запретное наслаждение, и горькое, и сладкое одновременно. Рано или поздно он встретит самую прекрасную девушку, она спасет его от наказания феи Сирени, и принц будет благодарен и… влюблен. Каково это, когда он любит? Я зажмурилась, представляя поцелуй с Дагобером, и поняла, что сейчас умру, потому что эти мечты душили почище колдовского заклятья.
— Не будь глупой приставучей кошкой, — прошептала я сама себе, смаргивая навернувшиеся слезы.
Костер дымил, но от него было тепло. Я прижалась к Дагоберу другой щекой и не отрываясь смотрела на пламя, как будто оно могло утишить душевную боль.
34
Дагобер проснулся, потому что пятки мерзли. Он недовольно сморщил нос — ноги мерзнут, а груди нестерпимо жарко, как будто на нем развели костер. И какое тяжелое одеяло! Что-то пушистое защекотало губы, и Дагобер потер лицо ладонью. Волосы облепили со всех сторон, он просто запутался в них, как в водорослях в этой проклятой реке.
Разлепив глаза, эльф обнаружил, что волосы принадлежали вовсе не ему. Гном улегся на него, как на подушку, прижавшись щекой, и именно гномьи волосы лезли в нос и щекотали подбородок и губы. Нахальный недомерок! Потрясенный такой наглостью Дагобер уже собирался спихнуть гнома, но вдруг замер. Что-то было не так… Совсем не так… Он осторожно пошевелился, не веря собственным ощущениям, а потом задышал прерывисто и быстро.
Этого не могло быть, но это было — у гнома оказалась пара крепких грудок. Девчонка! Дагобер запаниковал не на шутку. Девчонка! Надо было догадаться сразу! Ведь он чувствовал, что с этим гномчиком что-то неладно. Чувствовал, подозревал, но даже подумать не мог, что это — гномка! Гномиха! Он почти с ужасом посмотрел на круглую мордашку, которая, как и вчера, доверчиво прижималась к его плечу. Розовые губки приоткрылись, открывая, словно в улыбке, ровные белые зубы. Он… она никогда не улыбалась. И не смеялась. Только ворчала. Ворчала, как старая нянюшка! И еще лезла драться. У него до сих пор ныли мышцы живота, от ее удара. И ухо побаливало, чего уж там…
А он пнул ее в живот.
Пнул женщину.
Дагобер уставился в каменный свод пещеры, краснея, хотя никто его не мог увидеть. Он еще и голым перед ней бегал. А ведь мог догадаться — она-то при нем ни разу не разделась, и цеплялась за свою рубашку, так отчаянно, что…
Наверное, сердце у него застучало слишком уж быстро, потому что гнома вдруг пошевелилась, спросонья тычась носом ему в грудь. Дагобер тут же закрыл глаза и сделал вид, что спит. Видеть девчонку он теперь не мог, зато чувствовал ее каждой частичкой тела.
Она осторожно приподнялась, и нежные грудки скользнули по нему сверху вниз, отчего Дагобер покрылся мурашками. Без гномы сразу стало холодно, но принц усилием воли приказал себе не шевелиться. Раздался шорох — это гнома одевалась. Дагобер посмотрел из-под ресниц. Она как раз натягивала рубашку, и теперь грудки были видны во всей красе — белые, круглые, как сдобные булочки. И как она умудрялась прятать их?!
Гнома посмотрела в его сторону, и Дагобер притворился спящим, стараясь дышать ровно, хотя это удавалось с трудом.
Она заботливо укрыла его курткой и даже подоткнула края, чтобы было теплее. Дагобер чуть не вздрогнул, когда ее рука скользнула ему на лоб, проверить — нет ли жара. Потом он услышал, как гнома подкинула в костер дров, потом вышла из пещеры и вернулась, шумно отряхиваясь от дождя. Все тело мучительно ныло, требуя движения, но Дагобер лежал, как каменный, боясь себя выдать. Хотя… с чего бы ему бояться? Но все равно продолжал лежать.
Она снова подошла к нему, приложила ладонь к груди, пощупала лоб и тихонько хмыкнула. Она еще сколько-то провозилась у огня и пару раз выходила, притаскивая хворост. Дождь приутих, но продолжал моросить, и она ворчала под нос, ругая прохудившееся небо.
Когда лежать уже не было никаких сил и терпения, Дагобер сделал вид, что просыпается — зевнул, потянулся и перевернулся на бок.
— Поднимайся, неженка! — тут же раздался недовольный окрик. — Если не хочешь, чтобы твои друзья-орки до нас добрались.
— Они такие же твои друзья, как и мои, — ответил Дагобер, усаживаясь и прикрываясь рубашкой. — Но надо поторопиться, тут ты прав. Они упорные.
— Это точно, — насмешливо сказала она. — И для них переплыть реку — это раз плюнуть. Зачем ты полез в воду, если не переносишь холод? Горные реки подпитываются от вершинных снегов. Эльфы не знают об этом?
Дагобер промолчал, натягивая штаны, а гнома не унималась:
— Представь, какое огорчение ждало бы твоего дядюшку, если бы ты тут помер.
— Главное, что спаслись, — ответил Дагобер, боясь даже посмотреть на нее. — Остальное не важно.
— Какой сговорчивый, — съязвила она. — Сумки с едой утонули. Есть предложения, чем позавтракать?
— Пока нет, — эльф пожал плечами. — Может, найдем что-нибудь по дороге. Как тебя зовут?
Она уставилась на него в немом изумлении. Глаза у нее были карие, в золотистых искрах, опущенные черными-черными ресницами, словно обведенные угольком.
— Забыл свое имя? — Дагобер надел куртку и затянул поясной ремень.
— Зачем тебе?! — она обрела дар речи, но хлопать глазами не перестала.
— Это справедливо, не находишь? Ты ведь знаешь мое
