Постепенно кладовые заполнялись всеми теми вкусностями, которые господин Синяя Борода планировал удивить гостей. Ароматы ванили и корицы пропитали мои волосы и одежду, и даже ночью я видела во сне, как вырезаю формочками тесто, посыпаю выпечку сахарной пудрой, просеивая ее через ситечко, и выскабливаю семена из стручков ванили.

Что касается жителей нашего города, то все словно сошли с ума — разговоры были лишь о предстоящем графском бале, нарядах и фейерверке, который обещал устроить граф де Конмор на торжестве. Торговля в лавках кружев и нарядов шла невероятно бойко, продано было даже то, что лежало на полках несколько лет, а свет в окнах модисток горел ночи напролет.

За два дня до бала, когда я усердно вымешивала тесто, сдобренное маслом и изюмом, а снежинки за окном роились особенно деловито, в лавку зашла госпожа Сплеторе, решившая купить орехов на развес.

Пока господин Маффино обслуживал ее, она щебетала, как райская птица, рассказывая последние новости:

— Говорят, что сам король настаивает на свадьбе, и он предлагал в жены де Конмору лучших невест королевства. Только граф хочет жену из тех мест, откуда сам родом. Так что бал по случаю новогодних праздников — всего лишь прикрытие. Кто-то из наших девушек по его окончании станет графиней де Конмор. Похоже на рождественскую сказку, не правда ли?

Я перестала месить тесто и уставилась на госпожу Сплеторе:

— Но разве граф не женат? Говорят, два года назад он женился…

— На леди Зстер Эвинари, — подтвердила наша посетительница. — Полгода назад она умерла, бедняжка. Граф выдержал положенные месяцы траура и снова вышел на охоту. Кого-то из красавиц Ренна принесут ему на съедение… как сладкий пудинг на серебряном подносе

— Небеса святые! — воскликнул Маффино. — А Бланш мне не верила!

— Отчего она умерла, вам известно? — спросила я.

— Кто же знает, отчего умирают жены Синей Бороды? — ответила госпожа Сплеторе, таинственно понижая голос. — Говорят, даже тела ее не нашли.

— Если не нашли тела, то граф не может считаться вдовцом, — ответила я, снова возвращаясь к тесту. — Так что либо предстоящая свадьба — пустые слухи, либо смерть графини была вовсе не таинственной.

— Можете мне не верить, — обиделась леди Сплеторе, — но все так, как я говорю! И на месте юных девиц в этом городе и их достопочтенных матушек я не слишком бы стремилась на этот бал.

— Получается, вас не пригласили? — спросила я, словно бы между делом.

Госпожа покупательница фыркнула, схватила покупку и вылетела из лавки стрелой. Господин Маффино рассмеялся:

— Ты ее сразу раскусила?

— Если тебя не пригласили на праздник, куда позвали половину города, лучший способ отомстить — придумать какую-нибудь ужасную сплетню. Вот она и придумала. И, собственно, даже придумывать ничего не надо, — сказала я. — Об этом и так все судачат.

— Но нам лучше сосредоточиться на штоллене с изюмом, — подытожил господин Маффино. — добавь еще мускатного ореха, мне кажется, что пряностей маловато…

Ах, штоллен! Разве может быть что-то лучше ароматного, сладкого штоллена, который выпекают лишь раз в году? Нежный, как бисквит, с изюмом и миндалем, как кулич, с анисом, корицей и гвоздикой — как пряник, а сверху он густо осыпается сахарной пудрой — бело и легкой, как падающий снег. Первый, третий, пятый, пятнадцатый… И к тому времени, как из печи начал истекать божественный аромат готовой выпечки, мы с господином Маффино напоминали парочку изможденных пилигримов, проделавших пешком путь из Святой земли до Бретани.

Накануне бала я пришла домой, не чувствуя ног. К тому же я несколько раз выскакивала на улицу, распотев перед этим у печи, и сейчас у меня саднило горло. Хотелось выпить горячего молока и завалиться в постель, потому что завтра предстояло отправлять сладости в графский дом — а это тоже нелегкая работа, хотя граф и распорядился прислать нам двадцать носильщиков.

Когда я открыла двери, то увидела двух прекрасных леди в нежно-голубых туалетах. Констанца и Анна вертелись перед старым зеркалом, хвастаясь обновками, а матушка смотрела на них с улыбкой.

— Как мы тебе, Бланш? — закричала Констанца, хватая меня за руки и начиная кружить по комнате, словно уже танцуя на паркетном полу.

Мои натруженные ноги тут же отозвались стоном, но я не могла обидеть сестру и сказала с улыбкой:

— Тебе очень идет этот цвет — локоны кажутся по-настоящему золотыми.

— А мне идет? — подскочила Анна.

Ее волосы были потемнее, и платье ей подобрали более насыщенного тона — у матушки всегда был отличный вкус. Я похвалила и ее наряд, и хотела подняться в спальню, но матушка преградила мне дорогу:

— Оценила два платья — оцени и третье, — сказала она, подталкивая меня к креслу, которое специально передвинули в угол, чтобы я его не сразу заметила.

На кресле лежало бальное платье — розовое, двухслойное, легкое и нежное, как летний рассвет. Нижний слой — из шелка, верхний — из шифона, прошитого серебряными нитями. Шелковая роза прикреплена к лифу, два розовых бутона пришпилены к поясу.

Платье было прекрасно и после всех полотенец, фартуков, салфеток и упаковочных листков кондитерской казалось волшебным туманом. Чем-то совсем не подходящим мне.

— Оно великолепно, не правда ли? — спросила матушка. — И прекрасно тебе подойдет. Я сама подгоню его по твоей фигуре, и мы сэкономим на швее.

Но на меня новое платье произвело гнетущее впечатление, и матушка не могла этого не заметить, в то время как Анна и Констанца опять начали танцевать перед зеркалом.

— Ты не рада, Бланш? Тебе не нравится? — спросила матушка с тревогой.

— Оно красиво, — сказала я. — Но ты зря потратила деньги. Я не пойду на бал.

— Хватит упрямиться. Тебе надо пойти вместе с сестрами.

— Мама! — только и сказала я, и убежала в спальню, чтобы никто не увидел слез, которые против моей воли готовы были пролиться.

Но матушка не пожелала оставлять меня одну и поднялась за мной.

— Что случилось, Бланш? Отвечай немедленно!

Всю правду ей знать не было необходимости, но кое-что можно было объяснить.

— Так получилось, что граф де Конмор видел меня в лавке господина Маффино, когда делал заказ на праздник, — сказала я как можно безразличнее. — И принял за служанку. Мы не очень изящно поговорили. Будет неправильным, если я после этого заявлюсь к нему, как благородная леди.

Некоторое время матушка обдумывала мои слова, а потом решительно воспротивилась:

— Это не может быть причиной. Насколько я знаю, граф — рассудительный и воспитанный человек, даже если он узнает тебя, все равно не упрекнет даже взглядом.

«Воспитанный, если дело не касается смазливых простолюдинок», — подумала я, но вслух сказала:

— Не только мне, но и графу будет неприятно. Чего доброго, он посчитает, что надо извиниться. Мы же не хотим, чтобы хозяин праздника чувствовал себя неловко?

— Неловко? Да что ты, Бланш! Если он захочет перед тобой за что-то извиниться —