Вокруг него толпились дубли Андрея Носа и что-то однообразно лопотали. Кажется, требовали отдать им последний пледик. Федор отвернулся к стене. Дубли продолжали приставать. Андрей достал телефон.

– О’кей, гугл… Как мне объяснить этим ботам, что я не хочу общаться? – начал он, но договорить не успел. Дубли общими усилиями стряхнули его с кровати, забрали плед и куда-то унесли. Теперь у Андрея Носа было шесть пледов, а у Федора не одного.

Морозов встал с пола и отряхнулся. Дубли смотрели на него и самодовольно ухмылялись: мол, что ты нам сделаешь?

– Вот вы как! – сказал Федор. – О’кей, гугл! Как бы мне объяснить им, что они, конечно, крутые, но если эта здоровенная тумбочка сейчас оживет и озвереет, то…

Подчиняясь его взгляду, тумбочка зашевелилась и запыхтела как разгневанный кабан. Дубли, не теряя присутствия духа, сомкнули ряды и насупились.

И тут в комнате возник Кузепыч.

– Мальчики! Ну как вы? Устроились нормально? – спросил он, с подозрением глядя на тумбочку.

Тумбочка застыла. Дубли Андрея Носа исчезли, оставив своего хозяина в одиночестве.

– Устраиваемся помаленьку, – доложил Андрей.

– Помаленьку?

– Пмойму, да! – повторил Андрей.

Была у него смешная привычка говорить «пмойму». И еще одна привычка. Андрей, когда думал о чем-то важном, прижимал палец к носу и как бы замыкал отходящий контакт. Вот и сейчас он нажал себе на нос.

– Ну, раз «пмойму», то молодцы!.. Только вы это, кошкин еж, в душ всей толпой не ходите! У нас вода не резиновая! – сказал Кузепыч и ушел.

Андрей и Федор переглянулись.

– О’кей, гугл! Этот человек понимает, что он только что произнес великий мем? – спросил Федор у телефона.

Дине, Еве и Маше досталась комната в правом крыле. В ней было две двухъярусные кровати. Дина и Маша легли внизу, чтобы проще было спасаться бегством, если Еве вздумается хохотать или плакать и комната запылает.

– Простыни тебе, надеюсь, выдали асбестовые? – поинтересовалась Маша.

– Почему асбестовые? – спросила Ева.

– Ты не в курсе? Из асбеста делают костюмы пожарных. Чешешься, но не горишь!

– Ты всегда все рассчитываешь? – спросила Ева и засмеялась. В комнате ничего не загорелось, но стало жарко и душно.

– Да. Но что такое «всегда»? – спросила Маша и задумалась.

Она вечно мыслила цепочками. Например, «мне нравится этот парень». Но что такое «нравится»? Значит ли это, что я предпочитаю его другим? Но по какой выборке я сужу и насколько она статистически достоверна? И отчего он мне понравился? Допустим, он красивый – но что такое красота? Значит, если бы он перестал быть красивым, он бы мне разонравился? Следуя по цепочке своих мыслей, бедная Маша заходила в такие дебри, что ей хотелось выть на луну, но она боялась, что ее сочтут сумасшедшей, и вместо этого ела варенье. Думающему мозгу нужно много сахара.

Дверь толкнули один раз, потом другой. В комнату неуклюже ввалился Кузепыч. Он тащил на себе три матраса, был потен и красен.

– Вот. Держите. Раздобыл! – сваливая матрасы на пол, самодовольно заявил он.

Дина подошла и потрогала верхний матрас длинным, чуть загнутым ногтем, чем-то похожим на кошачий коготок.

– А почему они такие? – спросила она.

– Какие «такие»? – растерялся Кузепыч.

– Грязные. Летит из них что-то. Вы слышали про пылевых клещей?

Кузепыч уставился на нее круглыми совиными глазами. Кошка против совы. Хорошая схватка, почти на равных. Несколько секунд всем казалось, что сейчас Дина кувырком вылетит из окна, но завхоз взял себя в руки:

– Что-то не нравится? Возьми вон швабру – и вперед, дремучий пень, в трудовые будни! – Кузепыч распахнул окно, перекинул матрас через подоконник и, с торжеством оглядываясь на Дину, начал энергично работать ручкой от деревянной швабры.

Дина с сочувствием наблюдала, как завхоз трудится, но сама швабры не касалась и лишь отодвигалась от облака пыли.

– Матрасы же не новые? А кто на них раньше спал? – поинтересовалась она.

– Не волнуйся, ешкин кот! Кто спал – все уже померли. Никто забирать не придет, – утешил ее Кузепыч.

Когда пыль улеглась, явился Рузя звать девушек на ужин.

– А ужин у вас из скольких блюд? – спросила Дина и потерлась щекой о плечо Рузи.

Толстячок приятно порозовел.

– Из многих, – сказал Рузя. – Но еда обычно только на одном. И лучше поспешить, пока хоть что-то осталось.

Когда они спустились в столовую, из-за двери кухни донеслись грохот и пиратский вопль Суповны:

– Так их, так! Бей тарелки, чтоб кастрюли боялись!

Из кухни бочком выскользнул Гоша. На нем была майка «Сердце руками не трогать».

– Запоминайте! Это будет ваш стол! Видимо, вас назначат в одну пятерку! – грустно сообщил он новичкам.

– Какую пятерку? – деловито поинтересовался Андрей Нос.

Гоше объяснять не хотелось:

– Потом разберетесь!.. И после ужина не забудьте сказать Суповне «Спасибо! очень вкусно». Громко так, четко, лучше всего хором.

– А если мне будет невкусно? И я скажу это Суповне? – капризно уточнила Ева.

– Ну скажи! – воодушевился Гоша и, воровато оглядываясь на кухню, прошептал: – Да, скажи! Давно пора!

Еве не понравился Гошин энтузиазм.

– И что будет? – спросила она.

– Да ничего не будет. Совершенно ничего! Окно и так уже треснуто, дверь много раз вышибали, огнетушителей у нас целых два… Так скажешь?

Ева ложкой осторожно потрогала квашеную капусту. Квашеная капуста хороша уже тем, что, сколько бы она ни лежала, у нее будут только оттенки вкуса.

– Я подумаю, – пообещала Ева. – В крайнем случае, объясню, что это ты меня научил!

Гоша в ужасе отшатнулся и застонал. Бояться было уже нечего, но он все равно боялся.

Заметив, что Федор Морозов собирается пересесть за одиночный столик у окна, на котором стояла особая, чуть отличающаяся от других большая миска и такая же особая, тоже отличающаяся, большая кружка, Рина подошла к нему и предупредила:

– Сюда не садись! Это место Макса!

Федору предупреждение не понравилось.

– О’кей, гугл! Чего хочет от меня эта странная женщина? – забормотал он в телефон.

– Макс – это наш местный берсерк. Он довольно мирный, – объяснила Рина. – Но у него острое чувство собственничества. Его тарелка, его стул, его арбалеты, его место за столом… И еще он заикается. Когда кто-то на них покушается, то ему проще врезать, чем объяснить, – сказала Рина и, убежденная, что Федор теперь примет правильное решение, пересела за столик к новичкам, чтобы кратко рассказать им о ШНыре.

Дина, отвернувшись к колонне, сердито объясняла в телефон:

– Мам, ты такие глупые вопросы задаешь: почему я не дома! Я вообще с кем разговариваю? Меня у-кра-ли! По-хи-ти-ли!

Неизвестно, что ответила ей мама, но Дина, вспылив, нажала на отбой и уставилась на Рину. Рине показалось, что шерсть у Дины стоит дыбом, уши прижаты, а хвост… брр… какой хвост?! Какая шерсть?! Не было у нее никакого хвоста. Просто милая девушка сидела за столом и собиралась ужинать.

– Странно… – сказала Дина. – Моя мама шагу мне не дает ступить. Я каждую неделю