Рина хлопнула себя по лбу:
– Ага! Значит, в этом все дело. Я допишу, что голову собака выплюнула!
– Лучше, конечно бы, змею выпотрошить. Змея ведь могла съесть, например, скорпиона, – продолжал Сашка, любивший во всем разбираться досконально. – Опять же, если собака такая, как твой Гавр… Помнишь, он вылакал ведро белил и ничего ему не было?
– Как это ничего?! – возмутилась Рина. – Очень даже чего! Целую неделю у него был белый язык. И за ведро белил мне от Кузепыча влетело! Это ты тут на выселках живешь! Чтобы с тобой поругаться, Кузепычу надо часа два потратить, а он так далеко не ходит.
Откуда-то выскочили Гавр и Хюльда. Мокрые, в шерсти репьи. Гавр напрыгивал на Рину передними лапами и, оставляя крупные куски грязи, пытался лизнуть ее в подбородок.
– Гавр, фу! Брысь! – кричала Рина, отталкивая его. Ей не хотелось в лице Гавра лизаться со всеми копытовскими помойками.
Хюльда к Рине не приближалась, дичилась. Но возбуждение Гавра передавалось и ей, и изредка она начинала рычать и чуть подпрыгивать, отрывая передние лапы от земли.
Сашка, вытащив из кармана немного сухого корма, заманил Хюльду в сарайчик и закрыл ее там.
– Зачем? – спросила Рина.
– Я боюсь, она тебя укусит. Она когда играет, начинает порой зубы в ход пускать, – объяснил Сашка.
– А тебя не кусает? – спросила Рина.
– Я для нее авторитет!
– А зачем тогда кормом заманиваешь? Скажи «место!» – ехидно подсказала Рина.
Все-таки между гиелой, которую подкупаешь кормом, и гиелой, которая с первого раза слышит отданную ей команду, есть существенная разница. Но Сашка, кажется, ее не услышал.
– Погоди… Гавр тебя лапами испачкал! Давай отряхну! – сказал он и шагнул к Рине.
Он отряхивал грязь с ее куртки, потом пальцами другой руки стал стирать брызги с подбородка, и рука его все замедлялась, что сказывалось на качестве очистки. Рина почувствовала, что сейчас он ее поцелует.
«Все-таки гиелы, – подумала она, – целуют с меньшей подготовкой. У них это как-то натуральнее выходит».
Гавр что-то заметил, напрягся и вскочил. Рина повернулась, чтобы выяснить, что привлекло внимание гиелы. Лицо ее сильно изменилось. Гавр к тому времени уже рванул за сарай, за кем-то погнался, но вскоре вернулся ни с чем, поскуливая и извиняясь за свою неудачливость.
Сашка смотрел на вытянутое лицо Рины:
– Что там было?
– Черная кошка пробежала куда-то, а в зубах – фата невесты! – с дрожью в голосе объяснила Рина.
– Э-э… Точно фата? Ты ничего не путаешь? Может, пакет какой-то или штора?
Рина молчала. Барометр ее настроения упал уже бесповоротно.
– Мне пора в ШНыр! – сказала она.
Сашка пошел проводить ее, буксируя за руль велосипед Кузепыча. На его колесах налипло столько грязи, что временами они переставали проворачиваться, а просто скользили. Рина была мрачнее тучи. Почти до самого ШНыра она молчала, а потом вдруг остановилась и сказала:
– Я не верю в приметы! Но если в момент, когда тебя пытаются поцеловать, черная кошка тащит куда-то фату…
Сашка молчал. Он держал велосипед за руль, не глядя на Рину и сбивая ногой грязевые комья.
– И какой вывод? – спросил он.
– А вывод такой. Просто поцелуй меня, только уже быстро, пока не появилась очередная кошка! – Рина вскинула голову. На этот раз Сашка уже не мешкал. Велосипед, который он так и не отпустил, мешал. Одна часть его руля утыкалась в живот Рине, а другая – в бок Сашке.
– Вот так! И если черная кошка еще раз явится, мы ей наступим на хвост! – сказала Рина.
Глава седьмая
Шапочка, шарфик и носочки – три товара по цене одного
Притворишься надолго пожарным – станешь пожарным. Притворишься сюсюкающей барышней – станешь сюсюкающей барышней. Тут все понятно. Притворство – первый шаг к врастанию, а дальше начинает действовать профессиональная деформация. Мне другое интересно: момент выбора. Что заставляет одного притворяться клоуном, другого – полицейским, третьего – пианистом? Первотолчок меня волнует. Как мысли попадают в сознание? Откуда? Ведь мыслей этих многие сотни, все они разнородны. Почему одни прорастают, а другие нет?
Из дневника невернувшегося шныраКогда Арно постучал, Гай мельком посмотрел на часы. Секундная стрелка как раз соскакивала с 12, спеша всунуть свой любопытный журавлиный нос в следующие сутки.
– Арно, вы, часом, не Золушка? Чего от вас ждать в следующую минуту? Что вы потеряете туфельку? – спросил Гай.
Арно улыбнулся ровно настолько, насколько сам Гай оценивал свою шутку. Если улыбнуться больше – это будет подобострастие. Если меньше – неуважение. Секретарь жестом фокусника разложил на столе снимки. Снимали издали и чуть сверху, сильным объективом. Качество было хорошее.
– Что я вижу! Замечательные фотографии маршрутки номер Н, – похвалил Гай. – Все в лучших традициях детского вандализма. Итак, новички уже в ШНыре? Давно?
– С сегодняшнего дня.
– Есть их фотографии?
– Да. Сделали на «Планерной».
Поверх первого ряда снимков лег другой. Гай некоторое время разглядывал садящихся в маршрутку людей, затем рывком встал, собрал снимки и приказал Арно:
– Машину и двух арбалетчиков! Едем к Дионисию!
– Может, лучше его к нам? – нерешительно предложил Арно.
– Нет. Нам все равно нужно в Москву.
Два часа спустя тонированный автомобиль Гая стоял у подъезда дома на Садовом. На крыше бесшумно всплескивал синий проблесковый маячок, отражающийся на стенах дома и на мокром асфальте. Возле машины суетился Дионисий Тигранович, свежий, розовый. Точно его подняли не среди ночи.
– Младочка! Владочка! Что вы топчетесь, вороны? Гость-то какой к нам! Чаечек! Пюрешку с котлеткой? – вскрикивал он, всплескивая руками.
– Не надо! – поморщился Гай.
– Как не надо? С дороги же, с дороги! – хлопотал старичок.
Потеряв терпение, Гай за рукав втащил Белдо в машину. Автомобиль выпустил белое облако и тронулся. Млада и Влада, радостные, с нестертыми улыбками, остались в облаке газов.
– Куда это он его увез? – спросила Млада хмурым голосом, мало вязавшимся с восторженным выражением ее лица. Ее рука продолжала приветливо махать вслед машине Гая.
– Не знаю. Но могу поспорить, что утром наш вернется и будет злее собаки. Так что пошли пока отсыпаться, – не менее хмуро отозвалась Влада.
Это было вполне в стиле Дионисия Тиграновича. На встречи с любимым шефом он расходовал столько доброжелательности, что потом целый день ходил больной, сердитый, придирался к бедным «воронам» и колол их ржавой булавкой.
Тонированный автомобиль мчался по никогда не спящему городу. Кипели площади у вокзалов. Дама с собачкой на поводке кругами ходила вокруг единственного в своем районе дерева и думала, должно быть, о Гурове. Порой Арно казалось, что со временем, когда город еще больше населится, жители разделятся на ночных и дневных, как сейчас происходит в некоторых квартирах. Одни люди ждут, пока другие пойдут спать, чтобы спокойно посидеть на кухне или перед освободившимся компьютером.
– Куда мы? – все так же лучезарно улыбаясь, спросил Белдо.
– Это вы должны сказать куда, – не менее лучезарно отозвался Гай.
Дионисий Тигранович перестал покачивать ножкой и напрягся:
– Да я-то откуда знаю?
– Ох, Дионисий, не темните! Я
