— Ежения не была беременной, — не выдержала Шарлотта, вскакивая на ноги. — Джеймс, я клянусь тебе, она не была беременной!
— Ты могла этого не знать, — мягко возразил Рыбальски, подходя к жене и приобнимая ее за плечи. — Дорогая, помоги мне с ними. Ради памяти своей подруги, ради меня, прими этих детей, как родных, прошу тебя. Я хочу, чтобы на сегодняшней премьере мы все были там, одной семьей, понимаешь? Луиджиа будет выступать на сцене Императорского театра, и мы все будем радоваться ее успеху…
Я оставила супницу в покое и незаметно убралась с обеденного зала. Даже если я переверну весь дом вверх ногами, Рыбальски не откажется от меня. Он с самого начала знал, что Сигизмунд ему не родной…
Неугомонный папочка развил бешеную деятельность. Когда я в окно увидела цирюльника с чемоданчиком, портного с двумя подмастерьями и ворохом тряпья, сапожника со своим скарбом и еще парочку приглашенных мастеров, мне сделалось дурно. Джеймс Рыбальски задумал эффектно появиться с сыном в Императорском театре и от своего отступать не собирался. Я лихорадочно металась по комнате, пока он стоял под дверью и стучал, уговаривая меня не бояться и впустить его. Что же делать? Риск дурманил мысли.
Я решилась. Запасным вариантом была истерика с пеной и клацаньем зубами, для чего я сунула в карман обмылок из ванной комнаты. После этого я широко распахнула дверь и втянула в комнату Рыбальски, тут же захлопнув ее перед остальными.
— Лука, что случилось?..
Джеймс осекся на полуслове, потому что я приложила палец к губам, призывая к молчанию.
— П-п-папа… — выговорила я через силу.
— О господи! — он аж подпрыгнул. — Ты можешь говорить?!?
Я покачала головой и потащила его за собой, увлекая подальше от двери и от любопытных ушей.
— Ты назвал меня отцом, боже мой, ты назвал меня отцом… — повторял тот, как заведенный. — Мальчик мой, как же я рад…
— Мы-мы-мы-мне п-п-п-плохо тут…
— Плохо? — ужаснулся Джеймс. — Но почему? Я же все для тебя… На остальных не обращай внимания, с Сигизмундом ты подружишься, а Шарлотта…
— Я хочу об-б-б-латно к п-п-п-п-лофессолу… Отп-п-п-пусти мы-мы-мы-меня…
Я умоляюще сложила руки и скуксилась, готовая разрыдаться.
— Как к профессору? — оторопел Рыбальски. — Тиффано недавно ограбили, ты же мог пострадать, Лука! Я не могу допустить, чтобы мой сын был в услужении!..
— Он д-д-доблый… ласков-в-в-вый…
— Ласковый? В каком смысле ласковый? Или столичные слухи не врали?..
Джеймс вдруг потемнел лицом и крепко взял меня за плечо.
— Что он с тобой делал, Лука? Он позволял себе что-нибудь… непотребное? Гладил тебя, обнимал, что?
Я отчаянно замотала головой и съежилась, проклиная себя за глупость. Как же прав был магистр Солмир, говоря, что любая ложь рано или поздно возвращается сторицей к солгавшему… Джеймс отвернулся и забегал по комнате, дергая тугой воротник и бормоча про себя:
— Он бы не посмел… Это же он открыл правду про вас с Лу… Но ты был таким беззащитным… безмолвным… А если все-таки он дал волю рукам?..
Он бросился ко мне, усадил в кресло и сел рядом, гладя по плечу.
— Лука, мой мальчик, прошу тебя, ответь честно, не стыдись… Профессор тебя трогал… там?
— Н-н-нет! — выкрикнула я.
Ох, как же мне хотелось поведать ему, где и как я сама трогала этого липового профессора! Я бессильно стукнула себя кулаком по колену. Джеймс поймал меня за запястье и крепко сжал его:
— Не злись, Лука, я просто… А что это у тебя?
Он задрал на мне рукав, обнажив руку до локтя, и уставился на браслет с часами.
— Ммм…
— Это дорогая вещь… — он попытался поддеть застежку часов.
Я вскочила с места и спрятала руку за спину.
— М-м-мое!
— Откуда она у тебя? Это же работа Гральфильхе… Но он работал только над одним заказом… для профессора… О господи! Этот мерзавец подарил тебе часики, чтобы ты молчал об учиненном насилии? Дай сюда!
Неожиданно для его роста и веса у Джеймса обнаружилась недюжинная сила. Он поймал меня за руку и сдернул часы. Мне показалось, что у меня вырвали сердце. Я заверещала раненной белугой и попыталась вцепиться папочке в лицо.
— Отдай!!!
— Уймись, Лука! Я убью этого мерзавца, убью! Как он посмел совратить моего мальчика!
— Ук-к-клал! Я ук-к-клал часы! Я! — сорвалась я на крик, топая ногами и колотя в воздухе кулаками. — Я! Я!
— Что? Тише, мой мальчик, тише! Как украл? Зачем? Почему?
— Н-н-не г-г-говоли ему, п-п-п-папа, не говоли… Л-л-лубин… М-м-мамин л-л-лубин в к-к-кольце…
— Что? Откуда ты?.. Ты видел? Обручальное кольцо?
Я закусила губу и заревела.
— К-к-к-кловь! — талдычила я сквозь слезы, размазывая сопли по лицу. — К-к-к-кловь!
— "Кровь" разбита, мой мальчик… — Джеймс обнял меня, привлекая к себе, и погладил по голове, совсем как Кыся до этого. — Я разбил ее ради твоей мамы…
— От-т-тдай часы! М-м-мое!
— Воровать плохо, нельзя так делать. Я верну часы профессору, а тебе закажу другие…
— Н-н-нет! Он п-п-плохо б-б-будет д-д-думать!.. Лука — п-п-плохой! — я начала бить себя по рукам. — П-п-плохой!
— Тише, тише… А хочешь увидеть рубин? Тот самый рубин? Большую "Кровь"?
От неожиданности я перестала всхлипывать и кивнула. Интересно, где же он его хранил, что я не смогла найти камень в прошлый раз? Правда, если бы только знала, что надо искать…
— Пойдем, я покажу его тебе. Вытри слезы, хорошо? Эти ужасные очки… Надо обязательно подобрать тебе новые…
— Тут похоронен твой дедушка, Арчибальд Рыбальски. Я сильно виноват перед ним… и перед твоей мамой, Лука… Кругом виноват…
Мы находились в семейном склепе перед мраморным надгробием, в котором было небольшое углубление. Рыбальски снял с шеи ключик и вставил его, провернув несколько раз. С негромким щелчком каменные плиты надгробия разъехались в стороны и… Я едва не заорала от испуга. Рубин был громадным, с голову человека. Он возник, врываясь столбом алого света в темноту склепа, словно кровавый призрак. Я никогда не видела ничего подобного. Когда-то камень был идеально огранен, но сейчас симметрия нарушилась, на одной из его граней зияла выщерблина. Я зачарованно потянулась к ней, коснулась пальцами этой раны и тут же отдернула руку. Рубин обжигал. Казалось, его поверхность вскипала кровавыми пузырями, стонала и рвалась наружу болью и ненавистью. У меня закружилась голова, было невозможно отвести взгляд от завораживающей игры света и тени внутри камня.
— И теперь наш фамильный камень безнадежно испорчен… и похоронен здесь… вместе с отцом. Папа не пережил этого… Когда-то камень приносил нашей семье удачу, но теперь…
Меня как будто затягивало
