— Ну, вы, подростки, очень чувствительные, ветреные. Тебя, и подобных тебе, можно понять, — психотерапевт немного ёрзает, лёжа на коврике рядом с пациентом. Ему хочется встать и включить свет; но, что не сделаешь ради того, чтобы твоему клиенту было комфортно и душевно спокойно, правда? — В общем, ___ оказала на тебя сильное впечатление…
— Да. Очень сильное. И я, видимо, на неё тоже. Спросила мой номер, я её. Потом понеслось всё это, ну, вы сами знаете: конфеты, цветы, подарки… Поцелуи, объятья… Чёрт возьми.
— За половину года ты успел сильно привязаться к ней, Иккинг. Она не казалась тебе какой-нибудь подозрительной, нет?
— Ничуть, — говорит Иккинг, кладя под голову свои руки, — Ничего не замечал странного. На глазах как бельмо было. Слеп полностью. Да и если бы заподозрил что-то, промолчал бы.
— Почему?
— Я не хотел ущемлять её, ограничивать. Все девушки любят свободу в какой-то степени.
Мистер Пастернак горько усмехается, когда слышит это из уст Хэддока.
— Вроде ты и смышлёный парень, Иккинг, но всё же в некоторых аспектах ты не совсем прав, — мужчина всё же приподнимается, но не встаёт: сидит на пятой точке рядом с Икком, — В зависимости от ситуации и привязанности, нужно оценивать степень свободы. Возможно, если бы ты следил за ней, она бы не убежала от тебя так рано к неизвестному парню. Ты показал ей, что ты лоялен, и это, с одной стороны, ей нравилось, но с другой, ты показал свою слабость, что в тебе нет ничего такого, за что она могла бы уцепиться. Потому и ушла на сторону. Ты — пай-мальчик, которого можно обвести вокруг пальца. Что она и сделала. И ты сам это прекрасно понимаешь, — Иккинг несильно хмурится, когда слышит это из уст мужчины, лишь шумно вздыхает, — Наблюдая за тобой и твоей реакцией, когда мы обсуждали её персону, я сделал вывод, что ты очерствел. Хоть я и не знал тебя ранее, твой отец очень грамотно описал твой психологический портрет до произошедшего. Вы с ним в очень хороших отношениях, да?
— Можно и так сказать, — соглашается Хэддок, — Мамы у меня нет, друзей — с гулькин хрен. Мне просто не с кем общаться. Когда отец бывает дома, мы с ним подолгу разговариваем. Буквально сегодня ночью разговаривали по поводу Астрид и моего отношения к ней.
— Это хорошо. Общение с родными всегда идёт на пользу, — улыбается слабо Пастернак, — А теперь я попрошу тебя рассказать о твоей фобии, Иккинг. Я заметил, что она всё прогрессирует, судя по отчётам твоего школьного психолога…
— Я стал чаще видеть кошмары. Каждый раз один и тот же: стою в тёмной жиже непонятной и ко мне тянутся ладони.
— Помню, — кивает мужчина, — Тебе прописали новые препараты?
— Да, сегодня начал новый курс. Золофт и симбалта, — психотерапевт одобрительно кивает, — Сегодня вообще не спал. Не вышло как-то, как не пытался. Хандра настигла.
— Что за хандра, Иккинг?
— Ну, знаете… — Иккинг грустно вздыхает, немного приподнимается, — хоть у меня и фобия, я хочу… Я просто с самого детства привык, что мне нужно кого-то обнимать, касаться кого-нибудь. Тактильная привязанность. Сегодня вспоминал, как я держал в своих ладонях ладошки Астрид… Я так хочу, так хочу снова прикоснуться к ней, прижать к себе и не отпускать! — выделяет слова Иккинг, крушась; прикрывает ладонями глаза, что словно начали пылать огнём; с минуту молчит, — Но я не могу. Мне страшно. Не знаю, что с собой поделать. У меня появляется беспричинный страх, когда я вижу ладони перед собой. Когда кто-то касается меня, место касания зудит и колется. Голова кружится, становится очень плохо…
Пастернак понимающе кивает, и, как не парадоксально, хочет в этот момент положить свою ладонь парню на плечо, успокоить и поддержать.
— Я знаю одну методику, что поможет тебе справиться с гаптофобией. Как ты относишься к танцам?
Иккинг вскидывает бровями, с сомнением уставился на своего психотерапевта.
— Чего? — лишь говорит подросток.
— Ну, танцы, Иккинг. Когда музыка хорошая и подвижная, что ты делаешь?
— Ничего… Я вообще ничего не делаю, — он несколько смущён, не ожидав такой странный вопрос.
— Даже нет желания подвигаться?
— Не-а, — отрицает Хэддок.
— Ну-ну… Тогда будешь учиться. Есть знакомые, что ходят на танцы?
Хэддок вздыхает, сквозь зубы говорит:
— Да.
— Прекрасно. Советую записаться в «Топ Бразил», студия тут не далеко, на Твин Пике.
— Знаю… Туда Астрид ходит.
— О как… — задумчиво тянет Пастернак, — ты же туда собираешься, да? Ты говорил при встрече, что тебя пригласили на спектакль.
— Угу. Какое совпадение, не правда ли? — угрюмо отвечает Иккинг.
— Опять мрачнеешь, друг мой, — отмечает Пастернак; глядит на часы и понимает, что сеанс подходит к концу, — Ну, можем закругляться.
Икк облегчённо вздыхает, про себя благодарит Фортуну, что сеанс наконец окончен и он может быть свободен.
Хэддоку, с одной стороны, нравится общаться с Пастернаком. Точнее сказать, вообще ходить на психотерапию. Но, с другой стороны, спустя несколько часов общения с мужчиной у парнишки появляется желание с криками и воплями уйти куда подальше, при этом всё разгромив.
«Он ещё не оклимался», — так обычно говорит Цеппели, когда общается с Пастернаком и обсуждает с ним эмоциональные порывы Иккинга.
Иккинг знает одну тайну мистера Пастернака, поэтому дольше трёх часов он не может общаться со взрослым. Несмотря на то, что у мужчины жена и двое детей, причём ровесников Иккинга, психотерапевт на стороне мутит с мистером Цеппели. Да-да, так и есть. Они не только обсуждают состояние Иккинга, но и таким образом остаются наедине и занимаются своими «взрослыми делишками», как это сам Иккинг успел обозвать.
— Мистер Цеппели сегодня в школе? — интересуется Пастернак, открывая жалюзи и освещая помещение.
— Угу. У вас с ним сегодня свидание, да?
— Иккинг! — недовольно восклицает мужчина, аж краснеет.
— Чего это вы возмущаетесь? Я не прав что ли? — Иккинг щурится, широко лыбится, — Вы же сами говорили, что жену и детей вы сбагрили тётке, хата у вас свободная дня на три… Самое то для свидания!
— Вообще-то Цеппели должен отдать мне твою карточку, — пытается оправдаться мужчина.
— Да-да, оправдывайтесь теперь! — смеётся Иккинг, наблюдая, как у Пастернака краснеют кончики ушей, — У вас кое-что зачесалось, потому он вам
