Когда я опять проснулся, было светло и стояло позднее утро. Вайрд уже встал и склонился над лоханью, время от времени опуская под воду голову. Я сначала удивился тому, что он не заметил розового цвета воды, разбавленной гуннской кровью. Но тут старик выпрямился, повернулся в мою сторону, и я увидел, что его глаза были намного красней, чем вода.

– Ох, vái, – пробормотал он, выжимая свою бороду. – Ну до чего же болит голова. Это огласское вино жестоко наказывает своих приверженцев. – И он забормотал что-то невразумительное.

Я усмехнулся и сказал:

– Возможно, завтрак приведет тебя в чувство. Пойдем-ка в столовую.

– Мертвецы не едят. Давай сначала сходим в термы и посмотрим – может, купание вернет меня к жизни.

Однако Вайрд ожил еще до того, как мы зашли в купальню, потому что в apodyterium мы встретили Пациуса. Он только что снял с себя доспехи: металл и кожа были сплошь в грязи, царапинах и пятнах засохшей крови. Сам Пациус выглядел уставшим и грязным, но тем не менее глаза его сияли и он улыбался.

– Акх, signifer, салют-салют! – сказал Вайрд. – Все прошло как надо?

– Все прошло хорошо, все закончилось, все сделано, – весело произнес Пациус. – Я буду тебе благодарен, если впредь ты станешь обращаться ко мне как к центуриону, каковым я теперь являюсь.

Мы с Вайрдом оба произнесли одновременно:

– Gratulatio, centurio[105].

– Мы истребили в лагере всех до одного дикарей, – сообщил Пациус. – Калидий сказал мне, что и колонна так называемых «троянцев» у реки Бирсус тоже одержала полную победу. Подлые твари больше не потревожат нас. По крайней мере, эта банда.

– Ну и?.. – Вайрд, который в это время тоже принялся раздеваться, ожидал продолжения.

– И, как вы наказывали, – сказал Пациус, теперь уже хмуро, – мы не повезли обратно останки Фабиуса и Плацидии. Мы похоронили их вместе с остальными, и я объяснил легату, что тела его сына и невестки уже были уничтожены, когда мы прибыли туда. Он не сможет похоронить их по римскому обычаю, но зато он не будет скорбеть еще больше, узнав, как умер Фабиус.

– Благодарю за хорошие известия, центурион, – сказал Вайрд. – Я отложил наш с Торном отъезд, желая услышать, что месть свершилась. Не то чтобы я сомневался в полном успехе твоих людей, Пациус. На самом деле я уже отметил его, пока дожидался известий. – Он снова осторожно пощупал свой лоб. – Теперь я отложу наш отъезд еще на некоторое время, пока полностью не приду в себя.

Я спросил Пациуса:

– А что с харизматиком Бекгой?

Он ответил равнодушно:

– Он тоже пал.

– От руки гуннов или римлян?

– От моей руки, – сказал он мне, а затем обратился к Вайрду: – Как ты и приказал, Виридус. Евнух не страдал, он умер мгновенно.

– Неужели Пациус сделал это по твоему приказу? – спросил я Вайрда. – Но ты же согласился, что Бекга всего лишь невинная жертва обстоятельств.

– Не так громко, мальчишка, – сказал Вайрд, морщась. – А ты забыл, что именно ты предложил эту жертву? Калидий никогда не простил бы нам, если бы мы позволили человеку, выдававшему себя за его внука, остаться в живых – возможно, чтобы когда-нибудь этим хвастаться. Это оскорбило бы гордость легата, тем более что этот самозванец был презренным харизматиком-прелюбодеем.

– Убить несчастного ребенка, чтобы утешить легата! – гневно произнес я. – Не кажется ли это тебе чрезмерной жестокостью по отношению к презренному Бекге?

– Это не было жестокостью! – рявкнул Вайрд и сам поморщился от своего крика. – Ты прекрасно знаешь, какая жизнь ждала бы его, останься он в живых. А теперь slaváith, и пошли-ка лучше в unctuarium.

Вынужденный признать, что Вайрд был прав, я послушно поплелся за ним в купальню. Именно я придумал коварный план, тем самым заставив Бекгу ступить на смертельный путь. Даже если только мужская половина меня совершила это, не следует сейчас потворствовать проявлениям женской скорби.

Вспомнив о своей двойственной природе, я утешился сознанием того, что мне, маннамави, было даровано огромное преимущество: мне нет нужды любить другого человека, какого бы то ни было пола, и не надо испытывать все мучения, через которые проходят влюбленные. Но была тут и другая сторона медали: если я невосприимчив к мучениям, которые сопровождают даже самую легкую влюбленность, мне придется научиться подавлять или по крайней мере игнорировать те разногласия и противоречия, что могут возникнуть между мужской и женской половинами моей натуры.

Отлично, сказал я себе, буду радоваться тому, что я не знал Бекгу достаточно хорошо и долго, дабы в сердце моем возникла сентиментальная привязанность к этому ребенку. Я не стану винить себя в его смерти или сожалеть по этому поводу. Я буду, сейчас и всегда, пользоваться всеми преимуществами того, что я – Торн Маннамави – существо, свободное от угрызений совести, сострадания, сожаления, существо безжалостное и лишенное морали, как juika-bloth и любой другой хищник в этом мире. Я стану таким.