Ни разу не сбавив шага и не продемонстрировав даже малейших признаков одышки, Вайрд говорил безостановочно – или кричал, чтобы его можно было расслышать сквозь ветер Aquilo. Он с готовностью отпускал замечания относительно погоды, местности, здешних растений и животных, а также рассуждал обо всем на свете, при этом обильно пересыпая свою речь обычными для него богохульствами и непристойностями.
– Посмотри-ка вон туда, на этот небольшой участок земли, чистый от снега. Ты видишь там высохшие остатки растения, мальчишка? Это лазурник, ты будешь рад ему, когда у тебя случится запор или тебе понадобится хороший skeit. Выжми немного камеди лазурника и прими внутрь. Ты очистишься, если захочешь.
– Полезно… узнать… fráuja… – выдохнул я.
– Ты небось считаешь эти леса Храу-Албос скучными, мальчишка? Подожди, пока мы не доберемся до болотистых равнин вокруг Сингидуна[46], что на земле готов. Эти равнины такие унылые и лишенные растительности, что там не увидишь ничего выше одинокого крестьянина. Или же его козы. Или гуся.
– Очень… интересно… fráuja Вайрд… – выдохнул я.
– А теперь мы приближаемся к соснам, мальчишка. Ты знаешь, что сосновые шишки, если их сначала поджарить, а потом сжечь, дают сладко пахнущий фимиам? Более того, этот смолистый аромат вызывает необычайное желание у женщин. Кое-где язычники даже используют сосновые шишки во время храмовых оргий, чтобы разжечь желание у своих поборниц. Да, во имя сорока девяти внебрачных дочерей Феспия, аромат сосновых шишек делает kunte таким же жарким и сладким, как и он сам!
Тут, не издав ни звука, я упал ничком в снег и тихонько там лежал, слишком измотанный и слабый, чтобы поднять свой собственный вес, не говоря уже о грузе. Вайрд прошествовал дальше, ничего не подозревая и продолжая говорить, пока его голос не заглушил ветер:
– Иисусе! Похоже, скоро начнется снегопад. Нам лучше поспешить…
Затем, я полагаю, он все-таки заметил, что я больше не тащусь за ним, ибо я еще минуту или две слышал его мягкие шаги по снегу. Старик наклонился надо мной и с отвращением произнес:
– Во имя Венеры Миртийской, да ты, лентяй, никак притворяешься, что уже устал? Еще только миновал полдень.
Я с трудом восстановил дыхание и глухим голосом с трудом сказал:
– Притворяюсь?.. Нет… что ты, fráuja…
Одной ногой, без всякого усилия, он перевернул тюк и, конечно, меня вместе с ним, так что теперь я лежал лицом вверх. Вайрд рассматривал меня с таким видом, словно он обнаружил под камнем мерзкую личинку, прилипшую к его оборотной стороне. Juika-bloth кружил наверху и с любопытством посматривал на нас.
– Я ослаб, – произнес я, – и хочу пить, а лямки натерли мне плечи. Не могли бы мы немного отдохнуть?
Вайрд презрительно заворчал, но присел рядом со мной.
– Только совсем недолго, – сказал он, – или твои мышцы остынут.
Откровенно говоря, я был уверен, что старик притворяется, заставляя себя бодро двигаться вперед, продолжая выкрикивать свои непрерывные монологи, делая вид, что не устал и не задыхается: небось обрадовался, когда я попросил остановиться, поскольку и сам давно этого ждал.
Вайрд запустил руку под снег и ощупывал землю вокруг, пока не извлек гладкий камушек.
– Вот, мальчишка. Когда мы пойдем дальше, положи этот камушек в рот. Это немного уменьшит твою жажду. Прежде чем мы двинемся, я пристрою шкуру под лямки, чтобы они поменьше натирали плечи. Со временем, разумеется, у тебя появятся там хорошие мозоли.
– Возможно, в дороге, – предложил я, – мы могли бы продать тюк?
– Не выдумывай, – сурово произнес старик. – Ты сказал, что сможешь нести его. Ты должен твердо усвоить, мальчишка: всегда надо держать слово. И ты сам напросился ко мне в попутчики. Я боялся, что ты задержишь меня, но, будучи человеком великодушным, согласился. Запомни хорошенько, мальчишка, надо всегда быть осторожным в своих просьбах, потому что ты можешь получить желаемое. Ну а раз уж получил, то теперь тебе придется стараться изо всех сил.
– Да, fráuja, – промямлил я неохотно.
– В компании со мной тебе, возможно, будет не слишком приятно или удобно, но это только пойдет тебе на пользу. Жизнь в лесу сделает сильным не только твое тело, но и дух. Да, мальчишка Торн, стань сильным, – он стукнул себя в грудь, – как я!
Потирая отчаянно болевшие плечи, я набрался храбрости и сказал:
– Не требуется большой силы, чтобы смеяться над страданиями другого.
Он всплеснул руками:
– Во имя Момуса, бога ропщущих, ты неблагодарный щенок!
Я промямлил:
– Никогда не слышал ни о каком боге ропщущих.
– Ну, это греческий бог, а чего еще можно ожидать от греков. Бог ропщущих Момус однажды разворчался даже на самого Зевса. Ему, видишь ли, не понравилось, что тот поместил рога быку на голову, а не на плечи, ведь в этом месте бык сильнее.
Поскольку мне очень хотелось, чтобы старик еще посидел и поговорил, я сказал:
– Я полагаю, fráuja Вайрд, что ты не христианин. Уж очень многих богов ты упоминаешь.
Он ответил как-то загадочно:
– Я когда-то был им, но излечился.
– Должно быть, у тебя не было хорошего священника. Или пастора. Словом, священнослужителя.
Вайрд проворчал:
– Слово «пастор» означает пастыря, который стрижет овец. Я предпочитаю не быть овцой.
– А слово «циник» происходит от греческого kynos – «собака», – ответил я осуждающе. – Циники называются так, потому что вечно брюзжат на честных людей.
Мой спутник страшно возмутился:
– Много ты знаешь, молокосос! Циники сами назвались так, потому что собака, если ей предлагают какое-нибудь лакомство, обнюхивает и внимательно изучает его, прежде чем проглотить. А теперь вставай, мальчишка. Мы еще успеем добраться до пещеры засветло, если только ты больше не будешь падать. Argadjats!
Мы пошли дальше: он свободным шагом, а я с трудом и неуклюже. Я решил, что больше не стану жаловаться и с честью выдержу наш дневной переход, куда бы мы ни направлялись, а упаду, только если меня настигнет внезапная смерть. Я упорно тащился вперед и обдумывал разные головоломные вопросы вроде: предположим, медведь весит столько же, сколько здоровенная вьючная лошадь; спрашивается, какую часть от общего веса составляет вес его шкуры? Или: лошадиная шкура тяжелее медвежьей или легче? Это отвлекало меня от боли и усталости, и я действительно закончил этот ужасный переход, больше ни разу не упав. Готов поклясться, что он длился четыре года (хотя Вайрд и
