Наконец наступила ночь, когда я сказал:

– У нас накопилось достаточно улик, чтобы обвинить и осудить этого человека. Ты сделал правильно, младший братишка, что поделился своими подозрениями с Артемидором.

На следующий день, без всякого позволения, мы вышли из дома Одоина и направились в особняк к Веледе. Я усадил Гаката переписать папирус, который мы составили, а сам отправился как следует вымыться и избавиться от кухонного жира и сажи. Когда копия была сделана, я отдал ее гонцу, велев тому скакать галопом, и приказал Гакату:

– Оставайся здесь, младший братишка, пока я не вернусь. Тебе опасно сегодня выходить из этого дома.

Я снова направился в особняк Торна, надел там свой украшенный изображением вепря маршальский костюм, отдал приказы своим охранникам, а затем опять двинулся к резиденции Одоина. У его двери я вежливо попросил слугу – тот еще вчера обращался ко мне как к «старухе», но теперь, естественно, не узнал и всячески раболепствовал – об аудиенции у генерала. Когда мы с Одоином устроились за амфорой с фалернским вином, я достал свой папирус и без всякого вступления заявил:

– Этот документ обвиняет тебя в подстрекательстве к заговору против нашего короля Теодориха с целью его свергнуть.

Одоин донельзя изумился, однако попытался сохранить беспристрастный, равнодушный вид.

– Да неужели? Ну, в таком случае я позову своего писца Гаката, чтобы он прочел мне его.

– Гаката здесь нет. Между прочим, именно твой писарь составил все эти листы, и потому он сейчас отсутствует. Я взял Гаката под свою защиту, чтобы он, если потребуется, засвидетельствовал в суде, что ты и твои приятели-заговорщики действительно произносили эти слова.

Лицо генерала потемнело, борода ощетинилась, и он буквально прорычал:

– Во имя всевышнего Вотана, это ведь именно ты, Торн, продал мне этого юного красавчика, всучил этого умника-чужеземца. Если уж говорить о заговоре и предательстве…

Я бесцеремонно перебил его, сказав:

– Поскольку твой писарь отсутствует, позволь мне самому прочесть тебе сей документ.

Когда я закончил чтение, цвет лица Одоина изменился, став из багрово-красного пепельно-серым. Некоторые вещи, насколько я знал, он обсуждал со своими гостями еще до того, как ко мне прибыл Артемидор. Например, было общеизвестно, что Одоин полагал, якобы его обманули при какой-то сделке с землей. Он обратился в суд, но проиграл, затем стал апеллировать к высшим судебным инстанциям, но каждый раз безуспешно, и наконец обратился к самому Теодориху. Ну, это все было очень похоже на то, что произошло с родным племянником короля Теодахадом. Но если сердитый Теодахад всего лишь обиделся и разочарованно отступил, то Одоин – теперь в этом не осталось никаких сомнений – предпочел отомстить тому, кто совершил по отношению к нему «несправедливость».

– Ты собрал всех тех, кто был недоволен Теодорихом или озлоблен, – сказал я. – Эти документы свидетельствуют, что ты встречался и беседовал с ними здесь, под крышей собственного дома. Вот имена остальных недовольных вроде тебя готов, инакомыслящих римских граждан и многочисленных христиан-католиков, враждебно настроенных по отношению к Теодориху, включая и двух кардиналов из свиты самого папы.

Одоин резко дернулся, чуть не разлив вино из своего кубка, словно хотел выплеснуть его мне в лицо или выхватить папирус из моих рук. Я сказал ему:

– Копии всех этих документов уже на пути в Равенну. В ближайшее время всех остальных заговорщиков бросят в тюрьму.

– А меня? – хрипло спросил он.

– Постой, я еще не договорил. Позволь мне зачитать тебе твои собственные слова: «Теодорих к старости стал таким же безвольным и мягкотелым, как и свергнутый им Одоакр. Пора заменить Теодориха кем-нибудь получше». Скажи мне, Одоин, ты ведь имел в виду себя? Ну и как, ты думаешь, поведет себя Теодорих, когда прочтет это?

В ответ Одоин сказал лишь:

– Вряд ли ты пришел сюда, Торн, один и без оружия, чтобы забрать меня в тюрьму.

Я твердо посмотрел на него:

– Ты был храбрым воином, способным генералом и до недавнего времени верным сподвижником короля. Поэтому, учитывая твои былые заслуги, я и пришел сюда, чтобы дать тебе шанс избежать публичного позора.

В «Истории готов» Кассиодора записано, что herizogo Одоин вместе со своими многочисленными сообщниками был обезглавлен три дня спустя на Forum Romanorum[441]. Так оно и было. Но только Артемидор, Гакат и я – а также двое моих доверенных телохранителей, которые сопроводили предателей в тюрьму, – знали, что Одоин к тому времени уже был три дня как мертв. В тот памятный вечер он предпочел достойную патриция смерть: достал из ножен свой меч, прижал его острие к груди, а рукоятку к мозаичному полу, после чего надавил на него всей массой тела, пока меч не пронзил его насквозь и его тело не упало на пол.

Лично для меня эти события имели два последствия. Во-первых, между мной и Артемидором, прежде чем он отбыл из Рима, состоялся следующий разговор.

– Сайон Торн, – сказал он, – наш уважаемый поставщик рабов, Грязный Мейрус, уже достиг возраста своего прародителя Мафусаила, а потому желает оставить торговлю. Я прошу твоего разрешения посоветоваться с ним относительно того, чтобы назначить нового представителя в Новиодуне.

– Я разрешаю, – ответил я. – И более того, я скопил уже вполне достаточно, дабы безбедно провести остаток жизни даже в том случае, если я переживу Мейруса и Мафусаила, вместе взятых, а потому впредь не желаю заниматься работорговлей. Сам я никогда не хотел бы стать рабом, а потому больше не собираюсь нести ответственность за создание рабов. Вот, возьми-ка, Артемидор… я уже давно подготовил и подписал это… Я жалую тебе свое поместье в Новы.

Он развернул документ и буквально онемел от изумления, словно и не был греком.

– Как следует заботься о нем и о тех людях, что там живут, Артемидор. Они все были мне очень дороги.

Другое событие, задевшее лично меня, произошло чуть раньше, в тот день, когда я оставил Одоина лежать на мозаичном полу, а сам вернулся в дом Веледы, переоделся в свой лучший женский наряд и отыскал молодого красавца Гаката.

Прошло уже несколько лет с тех пор, как торговля, путешествия и далекие горизонты потеряли для меня свою привлекательность, то же самое произошло и еще кое с чем, некогда столь желанным и неодолимым, а теперь уже менее заманчивым, чем прежде. Акх, я знаю, что никогда не смогу полностью удовлетвориться и перестать заниматься любовью, однако с течением времени обнаружил, что плотские наслаждения уже не нужны мне в таких количествах и так часто. Это произошло вовсе не из-за отсутствия достойных партнеров. Даже теперь – как Веледа и, разумеется, как Торн – я мог подобрать любого партнера противоположного пола, если бы пожелал найти