В ту ночь в шатре Теодориха мы с ним и с Соа за кубком вина обсуждали случившееся.
Соа, мрачно покачав седой головой, сказал следующее:
– Не похоже, чтобы Страбон намеренно искал той бесславной смерти, которой он умер. Но он вполне мог бы это сделать после двойного унижения: отказа от сражения и дезертирства его главных союзников ругиев на глазах у остальной армии.
– Да, Страбон был конченым человеком, и он это знал, – согласился Теодорих. – И я очень рад, что земля наконец очистилась от него. Он был пятном, омрачавшим память о моей бедной сестре Амаламене. От души надеюсь, что и она, и та женщина, которая так самоотверженно заняла ее место, отдав себя в лапы Страбона, и все остальные жертвы теперь считают себя отомщенными.
– Уверен, что это так, – пробормотал я, чувствуя себя вправе говорить от имени одной из вышеупомянутых женщин.
– Так или иначе, Страбона больше нет, – сказал Соа. – И сегодня весь день, сразу после того, как с ним произошел несчастный случай, его последние твердолобые воины, доведенные до отчаяния остроготы, переходили реку парами, тройками и целыми толпами, не желая испытывать судьбу, сразившись с нашими силами. А его союзники – эта жалкая кучка скифов и сарматов – просто испарились.
– А у меня есть новость получше, – сказал Теодорих. – Вместо того чтобы сразу же отправиться со своим войском домой, король Фева предложил отдать его в мое распоряжение.
Я язвительно заметил:
– Фева, похоже, совсем не стремится вернуться к своей супруге королеве Гизо. И я не стану винить его. Вот скажите, я сам видел короля Феву только издали, у него и правда маленький нос?
Оба моих собеседника изумленно прищурились и в один голос спросили:
– Что?
Затем Теодорих заметил:
– Ну, он же ругий. Едва ли у него внушительный римский нос. А какого дьявола ты спросил об этом?
Я рассмеялся и рассказал им о том, что королева Гизо была не прочь поразвлечься с Магхибом, потому что его длинный армянский нос, как она полагала, свидетельствует о его мужской доблести.
Услышав это, они оба тоже весело рассмеялись, а Теодорих сказал:
– Удивляюсь, насколько живуч этот старый миф, хотя вроде бы уже столько раз было доказано, что это неправда.
Старый Соа почесал свою бороду и задумчиво произнес:
– С другой стороны, что касается противоположного пола, я всегда знал, что рот женщины – верный показатель того, на что похожи ее половые органы. Большой рот означает обширный kunte. Если рот широкий, мягкий и влажный – таково же и ее нижнее отверстие. У женщины с маленькими, надутыми, словно розовый бутон, губками всегда есть такой же маленький ротик и внизу.
Я изумленно воззрился на маршала: мне трудно было представить, что и он когда-то был таким молодым, что испытал на себе все разнообразие женских ртов. Но Теодорих только кивнул и весьма серьезно подтвердил:
– Да, эта примета действительно верна. Вот почему в некоторых восточных странах женщин заставляют скрывать свои лица, так что посторонним людям видны только их глаза. Тамошние мужчины не желают, чтобы другие, так сказать, похотливо оценивали их женщин.
Соа кивнул и глубокомысленно произнес:
– Мужчина всегда ищет женщину с маленьким ртом – зная, сколь восхитительно тесные и обхватывающие у нее kunte, да и вдобавок это верный признак темпераментной любовницы. А более всего следует остерегаться женщин с маленьким ртом и тонкими губами. Они могут оказаться поистине порочными.
– Правда, правда, – кивнул Теодорих. – Акх, если хочешь на славу поразвлечься в постели, надо не забывать об одном простом правиле: отыскать женщину, у которой имеется ожерелье Венеры. Она может не блистать красивым лицом, фигурой, у нее может оказаться ужасным нрав – и не исключено, что тебе захочется избавиться от любовницы уже наутро, – но она доставит тебе истинное наслаждение ночью.
Было очевидно, что Теодорих и Соа ухватились за эту тему разговора только потому, что были рады побеседовать о чем-нибудь более приятном, чем государственные дела, политика или битвы. Однако я снова вернул их на землю, заметив:
– Я рад услышать, что король Фева с такой готовностью присоединился к нам, хотя, признаюсь, и слегка удивлен. Я бы скорее решил, что он будет в ярости из-за того, что его сына похитили и взяли в заложники.
– А вот и нет, – сказал Теодорих. – Кажется, он по-настоящему рад тому, что столь неожиданно отыскал в этом далеком краю своего сынишку и к тому же обнаружил, что о мальчике хорошо позаботились. Знаешь, Торн, я думаю, что все было именно так, как ты и предполагал. Только когда Фева прибыл сюда, он понял, что Страбон – обманщик, бессовестный узурпатор и, что хуже всего, у него почти нет шансов захватить власть.
– В связи с этим хочу тебя спросить, Теодорих. – Соа снова стал серьезным и мудрым старым маршалом. – В обмен на помощь Страбон, без сомнения, обещал Феве половину твоего королевства. А что ты посулишь ему? Или, может, правильнее будет спросить, что просит сам Фева?
– Ничего, – беззаботно ответил Теодорих, – только честный дележ всего того, что мы завоюем под моим командованием.
– Но завоюем где именно? – уточнил я. – Завоюем что? И у кого? Страбон был единственным твоим настоящим противником, Теодорих, и единственной головной болью императора Зенона. После того как ты уничтожил его, не осталось ни одного врага, у кого можно было бы отобрать какие-нибудь земли или добычу. Что же вы с Февой собираетесь делить? Правда, не исключено, что когда-нибудь в будущем и появятся какие-нибудь выскочки, которых можно будет покорить, но у них вряд ли сыщется собственность, которую стоит завоевывать. По мне, так нет ни одного короля и ни одного государства, война с которым могла бы принести пользу, поэтому я не вижу…
– Ты забываешь, – перебил меня Теодорих, – что Зенона вот уже несколько лет терзает еще один, образно выражаясь, хронический недуг. Думаю, он со временем попросит меня помочь вылечить его.
– Что же или кто же это? – в недоумении поинтересовался я.
– Давай, Торн, попробуй отгадать, – сказал Теодорих, и глаза его озорно блеснули. – Ты сам как-то вспоминал слова покойного Страбона об этой персоне. И, Соа, ты же побывал в обществе этого человека. Неужели не знаешь?
Мы, два маршала, вопросительно переглянулись, Теодорих ухмыльнулся, глядя на нас обоих, и тут нас одновременно озарила догадка.
Я
