Убегающие могли бы остановиться, спешиться и тогда уже выпустить сколько угодно стрел, с большой вероятностью попасть в меня – и убить, поскольку я был без доспехов. Но я понял, почему они так не поступили, когда повернулся и посмотрел назад. Четверо остроготов подбежали к своим лошадям и теперь уже скакали по направлению ко мне, у каждого в руках была длинная пика contus. Эти люди не носили чешуйчатых доспехов, на них были прочные кожаные, а сверху накладки из полос кожи. На ногах у них были облегающие штаны из мягкой белой ткани, перетянутые ремнями крест-накрест сверху и до самых сапог. Их шлемы не были коническими, как у сарматов, они больше напоминали римские, только накладки на щеки были шире, да еще плоский металлический стержень спускался вниз со лба, чтобы предохранить нос. Так что на лице воина-острогота можно было разглядеть лишь его горевшие яростью синие глаза да волнистую светлую бороду. Я остановил Велокса и стал ждать, когда всадники подъедут ко мне.
Один из них сделал знак остальным трем, и они вонзили свои пики в сарматов, которых я сшиб с коней, чтобы удостовериться, что те мертвы. Первый всадник остановился рядом со мной и взял пику наперевес, чтобы поприветствовать меня. Он сделал это, подняв правую руку, но держал ее, вытянув вперед раскрытой ладонью, а не сжимая ее в кулак, как римляне. Я принял его за офицера, командира этого отряда, поскольку шлем этого человека был богаче отделан фигурами, а на каждом плече его доспехов было по драгоценной фибуле в форме стоящего на задних лапах льва. Я ответил ему таким же салютом, и незнакомец внимательно изучал меня какое-то время.
Он был настоящим гигантом, скрывавшим свое лицо под шлемом и бородой, этакой громадой в доспехах, и, даже сидя, возвышался над покрытой стегаными доспехами лошадью. Я ощущал себя крохотным и уязвимым под его взглядом; примерно так, насколько я представлял, наверное, чувствовали себя маленькие лесные создания, когда оказывались вдали от своих нор, в отсутствие всякого убежища, где можно было укрыться, и вдруг понимали, что их заметил хищник, мой juika-bloth. Но тут воин перестал рассматривать меня, вид у великана стал не такой грозный, он издал смешок и сказал:
– Сначала мы решили, что ты странствующий гунн, который сошел с ума, раз бросается в атаку в одиночку и без доспехов. Но затем мы разглядели веревку, которая позволяет тебе стрелять из лука на скаку и делать это столь же искусно, как делают гунны. Помнится, однажды я посмеялся над такой веревкой, как у тебя. Что же, впредь я не буду этого делать.
– Тиуда! – воскликнул я.
– Waíla-gamotjands! Добро пожаловать на войну, Торн! Я приглашал тебя присоединиться к нам, и ты сделал это, причем сразу показал себя с наилучшей стороны. Да уж, ты, похоже, времени зря не теряешь.
– Точно так же, как, должно быть, и ты, – сказал я, – поскольку тебя, Тиуда, кажется, уже сделали командиром. Да и твоя борода стала просто роскошной с тех пор, как я видел тебя в последний раз.
– Акх, у нас обоих есть что рассказать друг другу. Вот что, поехали-ка со мной в город, а по дороге поговорим.
Трое его людей сопровождали нас сзади на почтительном расстоянии. И поскольку мы ехали не торопясь, то остальные остроготы тоже скоро догнали нас. Кое-кто из них вел захваченных в бою лошадей, однако некоторые остроготы безвольно свешивались с седел, мертвые или смертельно раненные, остальные сидели прямо, поддерживаемые товарищами, которые ехали рядом с ними.
Тиуда спросил меня:
– Ты все это время был в Виндобоне? Если так, тогда Торнарекс, должно быть, неплохо поразвлекался, наслаждаясь там гостеприимством.
– Да, именно так, thags izvis, – ответил я, улыбаясь. – За что следует поблагодарить тебя. Торнарекса не встретили бы так, если бы ты не постарался подготовить для него путь. Но я бы предпочел услышать о твоих собственных приключениях. Ты нашел своего отца? Он сопровождает тебя в этом походе?
– Я нашел его, да. Но, увы, его здесь нет. Я рад, что мне довелось увидеть отца, потому что он был болен лихорадкой и вскоре умер.
– Vái, Тиуда. Мне очень жаль.
– Мне тоже. Но ведь он точно так же мог погибнуть в бою.
– Именно поэтому ты выехал в дозор – в поисках сражения, – а не находишься среди тех, кто осаждает Сингидун?
– Нет, Торн. Патрулирование – это часть осады. Понимаешь, нас только шесть тысяч, а у короля Бабая за городскими стенами целых девять тысяч сарматов. А еще нам пришлось поторопиться, когда мы отправились сюда, поэтому мы смогли захватить только то, что было у нас с собой. Поскольку мы не привезли с собой осадные машины, башни и тараны, которыми можно штурмовать Сингидун, то самое большее, что мы могли сделать, это окружить город и удерживать в нем короля Бабая с его людьми. И еще не дать ему насладиться своим временным владением: изредка мы осыпаем их стрелами, камнями из пращей и горящими шарами. Также мы объезжаем окрестности, чтобы не позволить присоединиться к войску Бабая никаким другим силам – или избежать нападения с тыла. Сейчас, увы, мы больше ничего не можем сделать.
– Bithus cоntra Bacchium[212], – сказал я, щегольнув еще одним модным выражением, которое почерпнул в высшем обществе Виндобоны. Речь шла о двух знаменитых гладиаторах прежних времен, которые были примерно одного возраста, равны в силе и искусстве; таким образом, никто из них никогда не одерживал над другим победы. Тиуде, должно быть, не слишком понравилось мое остроумное высказывание, но он вынужден был с этим согласиться.
– Да, – проворчал он. – И это бесполезное противостояние может продолжаться дьявол знает сколько времени. Или хуже того, мы не выдюжим. У нас плохо со снабжением – не хватает продовольствия и всего необходимого, тогда как у сарматов огромное количество запасов horrea. Мы сможем выжить, если только наши обозы с юга ухитрятся добраться сюда, но не исключено, что все-таки нам придется отвести войска. В то же время наши turmae[213] кружат под городскими стенами и пристреливаются с коней. Ты знаешь, как меня раздражает бездействие.
