Мелбай какое-то время наблюдала за этим. Теперь она перегнула лицом вниз через кушетку другого близнеца. Вакханки снова принялись вопить, музыканты стали бить в барабаны и грохотать цимбалами, когда Денгла подтолкнула первого мальчика к ягодицам его брата и одной рукой направила его fascinum в нужное место, а другой резко толкнула в маленькую спину. Распростертый близнец стал извиваться так же, как это делал первый: он молча вопил и корчился. Может, его брат и хотел бы выйти из него, но Денгла, не позволив, сама начала резкими движениями двигать бедрами сына. Через мгновение мальчик уже делал это самостоятельно. Без всякого понукания он покрепче прижал к себе близнеца и начал двигаться энергичней, пока наконец внезапно не содрогнулся всем телом и не откинул назад голову, на его лице блуждала улыбка наслаждения.
– Euoi! Io! Euoi Bacche! – торжествующе визжала толпа.
– Посвящение успешно свершилось! – закричал старик-жрец и снова вышел вперед. – Возблагодарим же матерь и ее сыновей! Io мать Денгла! Euoi мать Денгла! Теперь… давайте споем, приветствуя новых почитателей Вакха Филиппуса и Робейна!
При этом музыканты заиграли на более мелодичных инструментах, которые издавали узнаваемую сarmen[202], а все полноценные мужчины и евнухи, участвовавшие в вакханалии, запели чрезвычайно непристойные стихи, восхваляя однополую любовь.
– А теперь, – снова завопил старый жрец, – кто желает вторым насладиться любовью кого-нибудь из мальчиков?
Раздался хор голосов: «Я!» и «Я желаю!» – это кричали те мужчины, которые не относились к евнухам. Но Денгла подняла руки, призывая к тишине.
– Нет! Эта высокая честь должна принадлежать нашему самому старейшему, знатному и глубокоуважаемому почитателю Вакха.
Она послала свою ужасную улыбку Маециусу, который глупо улыбнулся ей в ответ. Затем он вперевалку двинулся вперед, схватил в объятия одного из мальчиков, уложил его на кушетку и навалился на него всей своей массой.
Денгла не просто lupa, решил я; она еще и lena[203], причем из самого презренного и отвратительного сорта сводниц, ибо она торговала собственными детьми. Едва ли я был удивлен тем, как вдова великодушно вручила сыновей сначала префекту, поскольку он, так сказать, уже заплатил ей. И без всякого сомнения, то, что Маециус делал теперь с мальчиком на кушетке, даст ей возможность выкачать из него еще больше денег.
Среди остальных fraters stupri продолжался спор, кому достанется другой мальчик, и старый жрец попытался успокоить их:
– Терпение, братья, терпение. До рассвета еще много времени, вы все успеете попользоваться ими. И помните, эти новые почитатели Вакха теперь принадлежат богу и храму. Они станут принимать участие в ритуалах каждую пятницу, начиная с сегодняшнего дня. Помните также, что их можно приватным образом навещать в указанное время за плату и небольшие подарки (все это пойдет в сундук общины) при каждой возможности, которую вы сочтете подходящей, или… – он похотливо хихикнул, – в случае острой нужды.
«Понятно, – сказал я себе. – Филиппус и Робейн, возможно, будут счастливей, поселившись здесь, в храме, чем они были со своей матерью. Может, они даже, согласно своему разумению, постепенно научатся наслаждаться жизнью в новом качестве». Если быть честным, я больше сочувствовал маленьким козлятам, которые могли вырасти красивыми и умными и принести пользу в этом мире.
В любом случае мне больше нечего было смотреть на вакханалии, и я не собирался оставаться здесь «до рассвета». Мне хотелось поскорее убраться из этого змеиного гнезда. Лавируя, я проложил себе дорогу, вознамерившись дать отпор каждому, кто попытался бы меня остановить. Но никто меня не останавливал. Почти все в этом храме были заняты тем или иным отвратительным делом – или просто наливались вином, – поэтому те немногие, кто заметил, как я снова оделся, только осуждающе посмотрели на меня. И хотя дверь храма была из осторожности заперта, засов был закрыт изнутри, поэтому я легко выбрался наружу и наконец-то вздохнул с облегчением.
6
Я быстро шел по темным пустым предрассветным улицам, спеша добраться до дома вдовы и уйти прежде, чем вернутся Денгла и Мелбай. Там я вымыл лицо и переоделся в ту одежду Торнарекса, которую спрятал среди женских платьев Веледы. После этого я собрал все вещи, которые принадлежали мне, и навсегда покинул это место.
Признаться, мне очень хотелось поджечь этот дом. Я уже прикидывал, как бы мне послать известие близнецам, предлагая отомстить их гнусной матери lupa-lena[204]. Однако дальше намерений дело не зашло. Однажды этой омерзительной женщине, несомненно, воздастся, а я не имею права ее наказывать. Когда-нибудь ей вынесет наказание судья не такой милосердный, как я. Abyssus abyssum invocat[205], как гласит мудрость.
* * *Хотя я появился в diversorium Амалрика Толстая Клецка рано на рассвете, но многие слуги уже встали и занялись работой. Поэтому, вновь войдя в образ Торнарекса, я властно потребовал немедленно приготовить мне завтрак. Я отнес свои вещи в комнату, а когда снова спустился вниз, стол уже был накрыт. Я с аппетитом тянул кефаленское вино и ел сассинский сыр, маринованный каунианский инжир и прекрасный белый хлеб, одновременно раздумывая о том новом, что я узнал о мире, мужчинах, женщинах и богах. И пришел к выводу: если бы кто-нибудь поинтересовался моим мнением об оргиях, я бы честно ответил, что их нельзя назвать восхитительно безнравственными, мне они показались просто отвратительными.
Из нескольких богов, с которыми я познакомился, Вакх, естественно, был самым отталкивающим. Любимец воинов Митра тоже не привлек моего внимания, потому что митраизм исключал поклонение женщин, а я был наполовину женщиной. Единственным человеком, которого я встретил и который, казалось, сумел доказать пользу каких-либо языческих богов, был старый предсказатель Вингурик из племени короля Эдиульфа, – но Вингурик общался со своими божествами слишком уж, на мой взгляд, нелепым способом: посредством чихания. Арианский священник очень меня удивил: похоже, их богу не было никакого дела, кому поклоняется человек, пока тот ведет праведный образ жизни.
Я все еще размышлял на эту тему и, наевшись вкусной еды, уже чуть было не задремал после ночных бдений, но тут в комнату вошел трактирщик, и я проснулся.
– Давай присоединяйся ко мне, Амалрик, – сказал я. – Помоги мне прикончить это твое прекрасное кефаленское вино.
– Thags izvis, ваша милость, с удовольствием. – Он вытянулся на кушетке, присоединившись ко мне, и крикнул слуге, чтобы тот принес ему бокал. – Давненько мы не разговаривали.
– Я был… занят, – ответил я и подумал, что не произойдет ничего страшного, если я еще кое-что добавлю к своему обману. – Я обследовал разные места вашего прекрасного города. Искал предприятие, в которое
