больше не сунется сюда, и другим отсоветует. Тут не абы какой вербовщик нужен, тут нужен самый-самый, а разве это про нас? При чем тут мы? Разве мы самые-самые? По-моему, таких балбесов, как мы, среди вербовщиков никогда не водилось, кроме, может, самых первых, которые еще не раскумекали, как надо подкатываться и улещивать. Так это когда было!..

Снаружи корабля тем временем все замерло. Воительницы по-прежнему стояли полукольцом, нацелив на корабль стволы, а выпущенный нами пленник тоже не сдвинулся с места и позу не переменил.

– Почему он не идет к своим? – недоумевала Илона.

– Потому что они ему вовсе не свои, – сказал Ной.

– Что значит не свои? – заспорила Семирамида. – Не андроиды, что ли? Сам же говорил, что они обмениваются этой… ну как ее?..

– Информацией?

– Да.

– Только не генетической, – косо ухмыльнувшись, ответил наш жулик. – Он для них такой же чужак, как и мы, только знакомый чужак. Они его не боятся, но места среди этих баб мужику нет.

– Это правильно, – одобрила сладкоголосая. – А только все равно дуры.

А почему дуры, так и не сказала.

– Что они с ним сделают? – забеспокоилась Илона.

Ной сейчас же уверил ее, что нашего пленника эти воительницы непременно вышлют к своим, и она вроде как успокоилась. А я решил помалкивать, хоть и подумал, что они его и съесть могут. А если и передадут мужикам, то лучше ли это будет? Кто этих андроидов знает, может, тот, кто побывал в плену, у них уже никак не котируется.

Прошло, наверное, полчаса. Ничего не переменилось.

– Не надоело им вот так стоять? – спросил вдруг Ипат. Он хмурил брови и, как всегда, ничего не понимал. Мы, впрочем, тоже.

И тут я увидел, что и от Ипата бывает польза, когда надо учинить то, что всякие умники называют мозговым штурмом. Сам-то Ипат догадливостью не блещет, но иной раз задаст такой вопрос, что у тех, кто рядом с ним, в мозгах внезапно что-то щелкнет.

– Значит, не надоело, – сказал Ной, а у самого такой вид, будто он сейчас разродится гениальной мыслью: то ли откроет новый закон природы, то ли придумает, как обжулить самого императора. Но Илона успела раньше.

– Они ждут, что первый шаг сделаем мы, – сказала она.

– Это почему же? – встряла Семирамида.

– Не знаю. Просто чувствую.

– Чувствует она! – Семирамида громко фыркнула. Однако Ной поддержал дарианку:

– Эти бабы ждут, что мы предпримем, – сказал он. – От солдат-мужиков они получили сведения: неизвестный корабль прорвал силовое поле и вырвался, не причинив местным особого вреда, кроме того, что взял пленного. Ну, пленного мы отпустили… Теперь они знают, что мы как минимум не собираемся нападать. А с чем мы прилетели – не знают. Вот и ждут.

Ипат сразу обрадовался.

– Ну, так давайте расскажем им про имперскую пирамиду и предложим вступить в нее!

– Погоди. – Ной чесал ухо, размышляя. – Они нас на хрен пошлют, если мы вот так сразу… Надо подумать…

– Они по домам разойдутся, пока ты будешь думать, – сказала Семирамида. – По этим… по казармам. Думай быстрее.

– Постараюсь специально для тебя, – ухмыльнулся Ной. – А ты пока развлеки их чем-нибудь. Песню им спой, что ли.

– Я не в голосе.

– Может, им и так понравится.

– Не хочу!

– Делай, что он говорит, – угрюмым басом сказал Ипат.

Ого! Наш командир начал командовать. Сейчас, думаю, сладкоголосая ему выдаст! Заизолировать, что ли, Ноя, чтобы думал в тишине?

Однако я ошибся. Наверное, ссориться с Ипатом не входило в планы нашей сладкоголосой.

– У меня тут большая библиотека, – сказала она. – Цезарь! Помнишь, ты сам закачал ее в память корабля? Еще на Зяби?

Я сказал, что помню.

– Прикажи кораблю читать им вслух, а они пускай послушают.

– Да запросто!

Вреда от этого дела я не видел никакого, да и из наших никто не возражал. Конечно, я приказал «Топинамбуру» читать эти книги в переводе на местный язык и притом так, чтобы внутри корабля мы ничего не слышали. Знаю я эту библиотеку, совал в нее нос. Там одни любовные романы: и наши, зябианские, и импортные, что торговцы привозят на Зябь вместе с сериалами. Если бы мне предложили на выбор: слушать эту чувствительную лабуду или с утра до вечера копать землю, я бы сразу и с большой охотой схватился за лопату.

Ной ушел в себя, разрабатывая дипломатический план. Я все-таки не стал помещать его в звукоизолированную камеру, потому что никто особенно не шумел. Да и вообще, я сколько раз замечал: начнешь специально думать о чем-нибудь важном, найдешь для этого дела местечко, где тишина и покой, – нипочем не выдумаешь ничего путного. А если, наоборот, идешь и ни о чем таком не думаешь или, скажем, мчишься на механической повозке и озабочен только тем, как бы не съехать в канаву и не задавить глупого слона, то – бац! – вот оно, решение. Будто молния вспыхнет или кто-то неожиданно хватит тебя кулаком по голове. Откуда только что берется!

Вот и Ной, думаю, такой же. И вообще жуликам редко приходится соображать в тишине и покое.

Час прошел – никакого результата. Полтора часа прошло – Ной опять ничего не выдумал. Семирамида зевнула и устроилась спать, а «Топинамбур» все читает и читает вслух. Тут-то я и заметил странное: одна из женщин-солдат опустила свое оружие. Наверное, устала держать его наперевес. Еще прошло какое-то время, глядь – все опустили свои стволы и внимательно так прислушиваются к тому, что бормочет им «Топинамбур». А одна вдруг села на бетон и натурально разревелась. Сидит, слезы рукавом утирает, и никто ей не гаркнет: очухайся, мол, и марш в строй.

Наши и без того не забывали следить за тем, что делается снаружи, а тут и вовсе глаза вытаращили. Семирамиду разбудили. Она нам: а что, мол, тут удивительного? Это же чувства! Это же приятное волнение, любовь, страсть, ревность и все такое прочее! Тут и дерево расчувствуется, не то что какие-то андроиды!

Насчет дерева не знаю, и вообще вы мне про всю эту любийственность не рассказывайте, меня с нее воротит. Любовь хуже болезни. Если бы Ипат втрескался не в Илону, а еще в кого-нибудь, я бы эту парочку, пожалуй, высадил на необитаемую планету для излечения и подержал бы там недельку-другую. Но Илона ничего… можно. Уж лучше она, чем другая, потому что простуда куда лучше чумы.

А «Топинамбур» тем временем знай себе декламирует, и воительницы все как одна носами шмыгают, из уголков глаз костяшками пальцев слезы выковыривают. Строй нарушили. Одна села возле нашего бывшего пленника, прислонилась к нему и давай его гладить по голове. Тот дернулся было, но ничего, стерпел, а потом, кажется, и размяк. Зрелище было занятное, да только я не стал долго смотреть, потому что тошно стало.

Слышу: наши уже обсуждают, кого послать на переговоры,

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату