— Не плачь. В безопасности и ладно. — Я дошёл до Оливы и сел рядом. Прислонил костыли.
— Я и не плачу. Это нервное.
—Понятно.
— Всему есть придел и я до своего дошла.
— Ты устала. Тебе нужен отдых. Живёшь на работе. Ты дома почти не появляешься.
— Мне и здесь хорошо. Дом — это пустота. Там ветер и пыль, а ещё холод. Там нет сна. Просто лежу в кровати и смотрю в потолок. А потом иду на работу. Тут же привычнее. Всегда кто-то есть.
— Тебя ждут и ценят, — ответил я, обнимая её за плечи. — Сегодня не оценили.
— Это глупо, но мне казалось, что больница — самое безопасное место в этом мире.
— Потому что ты в этом мире самая главная и всё поддаётся твоему контролю. Но это не так. Иллюзия, которую ты придумала, чтоб обезопасить себя от проблем и потерь. Рано или поздно кто-то должен был тебе показать, что иллюзия — это не жизнь, а всего лишь замена жизни.
— Что же, по-твоему, жизнь? — спросила она.
— Когда мы перестаём плыть по течению, а берём решение проблем в свои руки. Не отворачиваемся и не прикрываемся отговорками. Помогаем когда можем, меняем то, что в силах изменить и не виним высшие силы, других морфов, обстоятельства в неудачах и проблемах. Это жизнь. Остальное — это иллюзия. Она нужна, когда вокруг всё рушится. Мы прячемся в ней, утешаем себя в том, что мы не виноваты в этом разрушении, только это не так. Вина есть в каждом из нас и одновременно ничьей вины здесь нет, как нет проблем, потому что проблемы — это лишь изменение привычного течения жизни. Разве может быть проблемой взросление, переход от одного периода жизни в другой? Неприятности и проблемы лишь толкают нас к этим переменам. И мы это понимаем. Пусть и с опозданием, но понимаем, принимаем и начинаем жить по новым правилам, которые навязаны нам не другими морфами, общественными моралями или внешними факторами, а заложены в самом смысле жизни.
— Хочешь сказать, что всё это должно было произойти, потому что должно было произойти? — на губах Оливы появилась знакомая улыбка.
— А что мы знаем о том, что было задумано изначально и к чему мы приложили руку? Какие-то события не зависят от тебя или меня, но мы участвуем в этих событиях, потому что они важны для тех, других, кто разъезжает по улицам города и сеет смуту. Что мы можем в этот момент? Можем бояться за свою жизнь, пытаться пойти воевать или ждать развития событий, когда они навоюются, а мы вновь сможем продолжить жить дальше. Получится это сделать нам, как мы это делали раньше или придётся придумывать что-то новое, но всё это будет потом, когда настанет время разгребать завалы, сделанные другими. Наверное, у нас с тобой такая судьба: поднимать тех, кто упал.
— Про себя я поняла, а что касается тебя? — спросила Олива. Я на миг задумался.
— Я не знаю, как могу охарактеризовать свою жизнь. Мне сложно сказать приношу ли я своим существованием хоть какую-то пользу. Если сказать честно, то это не совсем так. Можно всё было поставить иначе. Найти этим девчонкам другую работу. Но я не вижу другой работы для них. Да и не хочу видеть. Эти побитые жизнью кошки и стрекозы, шестерёнки — они должны заставить вспомнить вон тех отчаянных парней, что такое мирная жизнь. Нам всем нужен дом. Хотя бы его ощущение.
— Дома давно нет.
— Но это не мешает нам сделать его самим.
Я посмотрел на неё. В темноте плохо было видно её лицо. А фонарь мы выключили, чтоб не привлекать внимание, когда зашли в ванную комнату, которую больше использовали как прачечную. Грязное бельё лежало кулями. По коридору кто-то бегал. Здесь же время остановилось, потому что мы решили его остановить. Она всхлипнула. По телу пробежала нервная дрожь. Вчера я ещё сомневался. Думал, что другой жизни не было. Но кто сказал, что её не было? Она была. Вот сейчас я чувствовал эту жизнь, чувствовал дыхание и тепло рядом сидящей женщины.
— А мы ведь с тобой должны ненавидеть друг друга, — тихо сказала Олива. — Мы должны быть врагами.
— Но никто из нас не воевал и не считал, что это так важно доказывать…
— Что одни могут диктовать условия другим? Но будущего не будет.
— Это покажет лишь время, — возразил я.
Она была рядом и это было почему-то важным. В моей жизни было достаточно женщин, было и много мест, где мы проводили горячие ночи. Но такого отвратительного места, как эта комната я не мог припомнить. И всё же откладывать этот момент было неправильно. Глупо. Она хотела. Я это чувствовал. Страхи и переживания требовали выплеска. Нужно было физически ощутить, что в этом мире есть что-то по мимо боли и страха.
Мягкие губы, податливая грудь, которой явно мешала одежда. Мешковатый халат скрывал тонкую мягкую рубашку, которая застёгивалась на какие-то крючки. О них я царапнул пальцы.
— Какая ты колючая, — прошептал я.
— Забыла, — поспешно ответила Олива, снимая кофту.
Больше ничего не мешало и не скрывало доступа к её телу. Тёплое, отзывчивое на ласку и голодное. Было безопаснее думать, что это всего лишь последствия испуга и голод. Мне не нужна была её привязанность. Мы были слишком разных видов.
Железо. Оно у неё оказалось не только на руке, но и на бедре. Чужеродное и неправильное. Ещё одна пластина была на месте лопатки. Руки словно жгло огнём, когда я касался этого железа. Это неестественно. Неправильно. Но это было частью её тела. Без этих пластин она не могла существовать. Да и у меня была такая железка в ноге. С помощью неё я мог ходить. Так почему я должен был отталкивать её от себя из-за этого железа?
Наши виды были разными, но мы были похожими. Мы были… Были и оставались собой, но при этом становились единым целым. Она так же выгибалась, как и другие женщины, когда мои губы касались её груди. Так же стремилась придвинуться как можно ближе. Единое целое и одновременно каждый сам по себе. Оставались сомнения, где ещё может быть спрятано железо в её организме. Пришлось рукой лезть ей под юбку, что только больше возбудило
