Потому! Ливадова пыталась вновь разозлиться на саму себя! Потому что вчера она еще была рабыней, и все, что от нее требовали, – это раздвигать ноги да служить объектом научного эксперимента. Ее никто не хотел слушать, и плевать всем было на поиски Андрея. Именно для этого нужна свобода!

Ливадова выдохнула. Она наконец разозлилась! Женька обернулась и уставилась на пройденный по жилому району путь, только видела сейчас вовсе не пятьдесят четвертый сектор. Она смотрела в прошлое, в последние свои несколько дней. Она поняла… Придется вернуться к Воронцову… Если тот еще примет бывшую собственность… Но только рядом с сыном президента, только используя его связи и возможности, она сможет получить шанс отыскать Андрея.

Стремление обрести свободу и известие, что получила ее, столь желанную и, как казалось, далекую, затмили разум, задвинули рассудительность куда-то далеко. Теперь пришло осознание действительности: реальной, настоящей, а не той, что была лишь в голове.

– Какая же я дура!

Ничего! Ничего! Женька пыталась успокоиться. Нужно взять себя в руки, а то еще разревется посреди улицы.

– Все нормально. Нормально.

Вдохнуть и выдохнуть. Еще и еще раз. Пока ничто не потеряно. На свободе она лишь первый день. Сейчас нужно озаботиться ночлегом и вообще квартирой на первое время, затем прикупить еды. Чем тут кормят?

Женька оглянулась. В тот универсам она и пойдет, как разберется с квартирой, тем более что уже почти добралась до нее. Завтра Ливадова получит гражданство. Что потом? Потом Воронцов, как ни тошно в этом признаться. Она слаба, она никто, а на кону жизнь брата.

Ну, Андрей, легко ты у меня не расплатишься!

Женька беззлобно выругалась. Образно говоря, найти брата она сможет только в постели президентского сынка. Фу! Мерзко-то как звучит, но это правда. Воронцову от нее нужен только секс, а Ливадовой нужно разыскать брата. Придется возвращаться и становиться любовницей Владимира, или, если выразиться точнее, шлюхой.

Уголки губ все-таки задрожали, глаза увлажнились, однако Женька смогла взять верх над чувствами и не расплакаться. Так, значит, так! Но она не затеряется в двадцать третьем веке и найдет Андрея!

Ладно, хватит сопли распускать. Где ее апартаменты?

Женька решительно направилась к оранжево-белой многоэтажке, в которой должна была найти подходящее жилье. Как же все-таки спальный район двадцать третьего века похож на спальный район из ее времени! Женька закусила губу, чтобы не расплакаться. Думай об отвлеченном! Думай! Думай!

Мерцающие стрелки, спроецированные на тротуар нетчипом, довели до второго подъезда. Раздвижные стеклянные двери впустили внутрь.

– Вы к кому?

Определенно время не властно над многими вещами. Бабулька-консьержка смотрела не девушку тем же подозрительным взглядом, что мог встретить Ливадову при подобных обстоятельствах и в двадцать первом веке, и, наверно, в двадцатом. Только на столе перед вахтершей лежала не газета со сканвордом, а темное стекло планшета.

– Гра… – Бабулька осеклась. – А-а…Ты из этих.

Женьку как током ударило. Несколько дней в рабстве не привили ощущения второсортности, а консьержка сказала, что Ливадова «из этих», с плохо скрываемым пренебрежением. Очевидно, сама гражданка Корпорации, и нетчип в ее старой башке указал, что в подъезд зашла полугражданка. Но почему тогда Женькин имплант не сообщает о гражданстве у встречных людей?

Рвалось с языка заявить, что гражданство Ливадова получает уже завтра, да не нужно торопить события. Данному правилу Женька подчинялась столько, сколько себя помнит. Чтобы не сглазить.

– Новенькая? – завела допрос бабка.

Что ей ответить?

– Я не местная.

– Все вы не местные. Ну, чего пришла?

Вот вздорная старушка!

– Я по объявлению. Здесь сдается квартира. На четырнадцатом этаже. За тысячу двести пятьдесят рублей.

Женька попыталась начать конструктивный разговор, и, к ее немалому удивлению, это получилось.

– Идем!

Консьержка, кряхтя, поднялась и заковыляла на кривых ногах к лифту. Невысокая и сгорбленная. Седые волосы собраны в пучок. Одета тепло, сверху старенький свитер, юбка, шерстяные колготки и тапочки.

Ливадова заулыбалась. Может, ее уже вернули домой? В две тысячи шестнадцатый? Больно уж у вредной старушонки привычный облик. Добравшись до лифта, первой внутрь бабка впустила девушку.

– Спасибо.

Двери закрылись, лифт начал плавный подъем.

– Так откуда ты? – Вахтерша пристально глядела на Женьку. Снизу вверх: ростом она оказалась совсем невысокой даже рядом с Ливадовой, с ее метром пятьюдесятью восемью.

– Из Новосибирска. – Женька назвала первый пришедший на ум город, и это в определенной степени правда.

– Хороший город. – Бабка по-прежнему выжидательно смотрела на девушку.

Чего ей надо? Женька пожала плечами, сделав вид, что заинтересовал отсчет этажей на электронном табло слева от раздвижных дверей.

– Хороший город, говорю.

Теперь Ливадова кивнула.

– А в Красноярске ты сразу к нам? – не унималась настырная старушка.

– К вам.

– Приехали.

Двери лифта открылись. Консьержка вывела на четырнадцатый этаж. Просторный чистый светлый подъезд, окрашенный в зеленые и серые тона. Горшки с цветами. Евгении здесь определенно нравилось, даже как-то уютно. Выбрав недорогое жилье, она опасалась, что дом будет невзрачным, в страшненьком районе с неблагополучным контингентом. Но пока все выходило наоборот, и внешний вид многоэтажки, в которой Женька собиралась снять жилье, по меркам Ярославля ее времени подходил скорее к элитным домам.

– Сто четырнадцатая. – Бабка остановилась у одной из дверей. – Заходи, смотри.

Женька по привычке чуть было не попросила ключ, но осеклась, вовремя догадавшись, что консьержка открыла замок через сеть.

– У тебя же нетчип есть?

– Конечно. – Женька почему-то покраснела.

Зато вахтерша излишней стеснительностью обременена не была. То ли это возрастное, то ли бесцеремонное отношение к негражданам как к второсортным, а то и не совсем людям.

– Есть нетчип, – продолжала вслух рассуждать старушка, – значит, не дикарка. Дикарей у нас не селят. Полугражданство у тебя?

– Да, – раздраженно ответила Ливадова. Бесцеремонность старухи напомнила Ливадовой, кем она являлась совсем недавно.

– Ну, заходи тогда. – Заметив, что девушка недовольна, консьержка тоже насупилась.

Ливадова толкнула дверь.

– Какая здесь площадь?

Вопрос пришлось повторять – бабка сделала вид, что ничего не услышала.

– Тридцать два метра, – донеслось из подъезда после, когда девушка разглядывала потенциальное жилье уже внутри квартиры-студии.

Слева совмещенный санузел – ванна, умывальник и унитаз. Слева просторная кухня, с мебелью и встроенной техникой. Коридорчик вел в светлую комнату: у стены широченная кровать, напротив нее на противоположной стене огромная черная панель. Не иначе как телевизор. Еще есть шкаф, невысокий стеллаж у окна, шторы и пара стульев. На полу овальный ковер под плетение из высохших стеблей какого-то растения. Мебель вся темная, а стены и потолок белоснежные, под фактурной краской.

– Бедненько, но чистенько.

По правде говоря, смотрелась квартира стильно. Несмотря на однотонный цвет потолка и стен, помещение выглядело именно как жилье, причем уютное, а вовсе не больничная палата с казенной обстановкой, о чем подумалось при первом взгляде.

– Нравится? – появилась рядом бабка.

Женька кивнула: она не прочь пожить здесь. Хорошая квартирка.

– Оплачивай, но учти – деньги мы не возвращаем, даже если завтра съедешь. В стоимость включены все расходы на содержание.

Нетчип подал сигнал о получении счета на оплату. Ушлая бабулька! Соображает! Но до чего же противная! Хорошо хоть убралась, как только деньги списались с баланса Ливадовой.

Женька присела