Он прикрыл веки, как от приступа головной боли, но быстро овладел собой и продолжил:

– Она ничего мне не сказала. Но когда Риад припер Виехо к стене, тот, смеясь, поведал ему чудную историю об одном младенце, которого его дочь явила свету. Я был там с ними и покаялся. Я не сомневался, что ребенок мой. Риад пришел в бешенство. Полагаю, он не убил меня лишь потому, что понимал – я уже давно превосхожу его в мастерстве фехтования. Вместо этого он принял условия Виехо и проследовал за ним в Тенебрис, чтобы забрать тебя. Тогда мы, конечно, не представляли, что ты и есть Козырь.

Юкон отчетливо ощутил себя вещью, ценным призом, за который идет борьба без правил. И впервые ему по-настоящему захотелось ударить отца, чтобы только он признал, что допустил непоправимую ошибку.

«Лучше бы я не рождался», – подумал он с такой холодной уверенностью, что его пробрал озноб до самых костей, и Юкон содрогнулся.

Фос, видимо, заметил, как исказилось лицо сына, но тон его не изменился:

– Ты рос в замке, под моим присмотром и заботой Солы. Я разрешил Шанне наведываться в Луксмир и видеться с тобой, – он говорил спокойно, но что-то было не так.

«Да все! – в сердцах про себя воскликнул Юкон. – Все не так!»

Однако по взгляду Фоса можно было сказать о чем угодно, кроме того, что он о чем-то сожалеет.

– Потом Асса обнаружила, кто ты есть. Незадолго до твоего рождения у нее было видение: Орбис приходил к ней и предупредил, что мы зашли слишком далеко, что нельзя допустить развала Империи. Он пообещал, что, если война не прекратится, он пошлет нам ребенка столь могущественного, что он пробудит мир бесконечной энергии. И тот из нас, кто получит этот мир, напишет историю Супермирья заново.

– Просто… сон? – не поверил Юкон.

– Видение, – поправил Фос невозмутимо. – Она ведь первый адепт.

– И что ты сделал, когда узнал?

– То, чего ни в коем случае не имел права делать – рассказал Шанне, – повинился Фос хмуро. – Я был молод и страшно глуп, но мне до ужаса хотелось принять какое-нибудь важное решение. Хотелось отомстить отцу, доказать, что он напрасно ни в грош меня не ставит.

– Доказал?

– Ну, я ждал несколько иного эффекта, – Фос потер виски кончиками пальцев и огладил бороду. – Но, по крайней мере, после этого он уже не мог продолжать делать вид, что меня не существует.

Он задумчиво посмотрел вдаль, туда, где искрились чистые прозрачные воды, укачивая, как колыбели, маленькие рыбацкие лодки.

– Она клялась, что не расскажет отцу, что это останется нашей тайной. Но он пытал ее и сжег ей руки, чтобы она созналась.

– Как это… сжег? – у Юкона в груди похолодело.

– Толкнул в камин, – коротко бросил Фос. – А после отправил своих цепных псов сюда, в Луксмир, в замок, чтобы выкрасть тебя. Если бы не отец… В общем, тогда я и принял решение оградить тебя. Бо согласился помочь мне. Мы пробудили твой мир и уничтожили переход.

«Доверить воспитание помилованному убийце», – вспомнилось Юкону замечание Императора, но он не спешил с вопросами.

– Риад ни о чем не знал, Асса тоже. Но Шанна… Она умеет… Воздействовать на меня. Пожалуй, тебя спасло лишь то, что, когда она выяснила правду, вы с Бо уже отбыли. Потом случился заговор против Виехо, и Шанне потребовалось время на то, чтобы занять трон. Думаю, она все время искала тебя. Но в этой битве я одержал победу.

У Юкона закололо под левым ребром, когда он неожиданно понял, что все это время Фос говорил о Шанне с той нерастраченной тоской, какой мучаются перед смертью, вспоминая лучшие мгновения прожитого. Говорил о матери Юкона, о той, что дала его сыну жизнь, от которой тот совсем недавно хотел добровольно отказаться. Он вспоминал холодные глаза, строгий, непрощающий ошибок взгляд и ту страсть, с которой она боролась за свою правду.

В тот момент что-то навсегда сдвинулось внутри Юкона, но он еще не понял, что именно. Только незаметно потер черную бусину в браслете на запястье.

– Мне, конечно, пришлось рассказать обо всем отцу. Он проклял меня и отправил палачом на плаху, – подытожил Фос и взмахнул рукой. – А когда Бо понял, что срок вашего мира близок, он передал весточку в Луксмир. Шанна, думаю, все время не переставала следить за мной и направила следом свой корабль. Дальше ты знаешь. Теперь спрашивай. Мне больше нечего добавить.

– Что с Древом времени, которое ты видел в Тенебрисе? – отбросив скромность, первым делом выпалил Юкон.

Фос замешкался – он явно не ожидал подобной осведомленности.

– Кто тебе сказал?

– Ты сам. Я видел, как вы разговаривали, в том шатре…

– Ах да. Подчинение. Мне не всегда удается держать в голове те возможности, которыми я не пользуюсь.

– Так что ты видел там?

Было заметно, что Фос ищет, как уйти от ответа. И с каждым мгновением мрачнеет все сильнее.

– Оно почти засохло.

Юкон не сразу сообразил, какие последствия влечет за собой признание. Но когда понял, отступил, будто от огня и, едва ворочая языком, спросил:

– Она умирает?

– Да. Ему осталась пара месяцев, может меньше. Ты должен быть осторожен: теперь Шанна будет искать тебя так отчаянно, как истощенный – крошку хлеба.

– Но если… Если ей все же не удастся найти меня, что будет с Тенебрисом?

– Он рухнет, а следом – и все его переходы. И миры, для которых он сейчас – единственный источник энергии, падут в бездну.

– Я не понимаю, – признался Юкон.

– Отец сказал, что Асса кое-что тебе уже объяснила о нашем устройстве, разве нет? Впрочем, не важно. Тенебрис живет по совершенно отличным от наших законам. Для нас завет Орбиса по-прежнему остался главным: подчинение ради пробуждения миров. Мы подчиняем, жертвуя собой, подвергая себя риску ослепнуть или сойти с ума, но не убиваем. Порабощенный, конечно, слабеет, но требуется всего пара ночей, чтобы он восстановил ту жизненную энергию, что мы отняли у него. Поэтому все наши миры живут отдельно от Луксмира – адепты заботятся о них и аборигенах.

– А Тенебрис?

– Ретриморы презирают подчинение так же, как мы – воскрешение. Они считают это пустой тратой себя, ведь ретриморы – и менкуры – рождаются далеко не каждый день. Нас мало, и если станет еще меньше, то все мироустройство полетит к чертям.

– Но ведь… – встрял Юкон, но Фос позволил ему продолжить: – Тогда, после воскрешения Битсари, ты сказал, что это смерти подобно.

– Ты не умеешь возвращать. Бо не учил тебя, поскольку я просил этого не делать. Мне не хотелось, чтобы ты вырос ретримором, – он помолчал, будто жалея о последних словах. – Тогда ты нарушил все возможные правила – схватил только что