Смерть — это пустота. Абсолютная пустота, которая ярко освещает твою боль и печаль.

Пустота порождает пустоту. Боль порождает боль. Нет ничего хорошего в этих всепоглощающих чувствах.

***

Я медленно встаю. Я отсидела ноги, и они болят, напряжение ночи нагоняет меня. Я чувствую напряжение в каждой мышце. А ещё я замёрзла и устала.

Я слышу движение в доме, а затем резкое: «Бл*дь!».

Иду на звук и нахожу Гриффина у подножия лестницы. Рядом с ним небольшая лужа крови. Он на коленях и пытается её оттереть.

Я разворачиваюсь, чтобы взять ещё одну тряпку и ведро воды. Опускаюсь рядом с ним на колени и начинаю оттирать застывшую кровь. Она темного цвета и выглядит старой.

Внезапно Гриффин хватает меня за руку и выдергивает из неё тряпку.

— Я сам сделаю это. Иди и приведи себя в порядок, — огрызается он.

Мои глаза задерживаются на его бледном, за исключением мазка грязи на щеке, лице. Смотрю на его руки, а затем и на всё остальное. Он весь покрыт грязью. Под глазами тёмные круги, а рот сжат в жесткую линию.

— Ты похоронил их? — спрашиваю я. Мне просто нужно знать, что они не остались там.

— Да, — рявкает Гриффин.

Печально, что у них не будет должных похорон. Но это лучше, чем оставлять их там на холоде. Не то чтобы они теперь чувствуют холод.

Я трясу головой, пытаясь избавиться от мрачных мыслей. Сосредотачиваюсь на Гриффине, и это помогает мне заглушить собственную боль и скорбь, притупить чувства.

— Тебе нужно помыться, — говорю я. Мой голос слышится бесцветным даже для моих собственных ушей.

Гриффин прекращает вытирать кровь, и его подбородок падает на грудь. Словно мои слова сломали в нём что-то. Простое предложение стало для него последним ударом.

Он сломался, как в ту ночь у бассейна, и его совсем не заботит, что я свидетель его уязвимости.

Его плечи вздрагивают от боли, и он даже не вытирает слёзы с щёк.

Я забираю у него тряпку и бросаю в ведро.

Я может и испытываю острую боль из-за их смерти, но он полностью разбит, как и я после той ночи, когда была убита моя семья.

Он нуждается во мне, как я нуждалась в нём и Амелии.

— Идём.

Я помогаю ему встать на ноги и оборачиваю руку вокруг его талии, прижимая к себе.

Он опирается на меня и то, что такой сильный мужчина выглядит настолько сокрушенным, разрывает моё сердце.

Глава 24

Гриффин

Сколько человек может выдержать, прежде чем сломается?

Я устал, так чертовски вымотан. И это не то, что сможет исправить хороший ночной отдых. Я чувствую себя старым и опустошённым.

Я до сих пор пытаюсь во всём разобраться. Как всё так быстро полетело к чертям?

Самой тяжёлой вещью, которую я когда-либо делал в жизни, стали похороны Амелии, Майлза и мистера Перри без подобающих церемоний. Они заслуживали большего.

Камден и я какое-то время молча стояли над их могилами. Нет слов, чтобы описать то, что мы чувствуем из-за потери и из-за предательства.

Михаил похоронен в лесу. Я подумывал над тем, чтобы оставить его в лесу на съедение животным, но я не варвар.

Я понял одну штуку: жизнь ранит тебя. Она ломает тебя и изматывает до тех пор, пока ты не захочешь сдохнуть. Пока ты молод ты боишься смерти, потому что у тебя есть мечты и надежды. Но чем старше ты становишься, тем быстрее они рушатся. Жизнь готовит тебя к смерти.

Одинокая мысль пришла мне в голову. Я причинил столько боли, что всем без разницы, жив я или мёртв. Я больше не важен. Я больше не нужен.

Я позволяю Райли привести меня в комнату. Она тащит меня в направлении ванной, и на мгновение я хочу сопротивляться. Мне без разницы, чистый я или нет. Я просто хочу спать.

Забавно, я никогда особо много не спал, но сейчас я просто хочу добраться до кровати.

Возможно, я пытаюсь одурачить себя, думая, что смогу спрятаться от всего в темноте, которую принесёт сон.

— Встань сюда, — говорит Райли, оставляя меня у стойки. Я прислоняюсь к ней, пока она открывает краны, проверяя температуру воды.

Я хмурюсь, когда она берёт свою майку и стягивает её через голову. Затем она снимает леггинсы и остаётся передо мной в одном нижнем белье.

Мои глаза блуждают по её телу. Она так чертовски красива, что в груди начинает болеть ещё сильнее. Я мог потерять и её.

Она берёт мою рубашку и снимает с меня через голову. Только тогда частица благоразумия возвращается ко мне.

— Что ты делаешь?

Её глаза впиваются в меня, и этот уязвлённый взгляд бьёт прямо в сердце. Я, в самом деле, только вчера думал о том, что хочу видеть её улыбку? Сейчас я даже себя не смогу заставить улыбнуться. Я — долбаное посмешище.

Она снимает с меня рубашку и тихо шепчет:

— Я вымою тебя и уложу в кровать. Ты почувствуешь себя лучше, если немного поспишь.

Она расстёгивает на мне ремень, а я просто стою и смотрю на неё. Она осторожно расстёгивает молнию на джинсах, и я почти улыбаюсь. Почти.

Она опускается на колени и спускает джинсы по моим ногам, а потом смотрит на меня.

— Можешь выйти из них?

Я делаю, как она говорит, и смотрю, как она сдвигает нашу одежду в угол. Она берёт меня за руку и ведёт в душ.

Я просто позволяю воде литься на меня, опираясь спиной о плитку. Я желаю, чтобы она смыла всё: неудачу, горе, просто всё.

Райли берёт гель для душа и выдавливает немного на руку. Растирает его в ладонях, а потом начинает мыть мою правую руку. Её прикосновения нежные, больше похожие на ласку.

Раньше я никогда не нуждался в том, чтобы кто-то меня мыл. Ни разу в жизни я ещё не падал так низко, и это пугает меня до чёртиков. Я должен быть сильным. Должен быть мужчиной, а мужчины непробиваемы.

Хотя, что я за мужчина, ха! Я рухнул к чертям собачьим, как замок из песка. Я чувствую себя одиноким. Таким чертовски одиноким, что это лишает сил.

Я даже не шевелюсь, когда Райли заканчивает возиться со мной и быстро моется сама.

Она выключает воду и берёт полотенца. Сначала она вытирает меня и оборачивает полотенце у меня на поясе.

— Сними мокрые трусы и иди в постель, — говорит она, пытаясь звучать серьёзно.

Её щеки вспыхивают, и я поднимаю левую руку к её лицу. Я провожу большим пальцем по её щеке и целую в лоб, молча