Шли часы, и вскоре трупы на разной стадии разложения, с кишащими в них жуками и прочими тварями, мне надоели, и я захлопнула книгу. 23:03. Спать мне совсем не хотелось, хоть нужно рано вставать, поэтому я окунулась в воспоминания.
В тот день, который я помню в мельчайших деталях, хоть и прошел уже год, Руслан пригласил меня к себе. Квартира была пуста, и никто не мог нарушить наше уединение. В гостиной царил полумрак, а на маленьком журнальном столике стояла еще закрытая бутылка красного вина, которую впоследствии мы так и не допили, и блюдце с салатом, название которого я до сих пор не знаю. За окном смеркалось, лишь искристый снег отсвечивал от загоревшихся уличных фонарей.
Руслан не спеша открыл вино и наполнил бокалы густой насыщенной жидкостью. Он тепло улыбался, подбадривая меня: чувствовал, что я очень волнуюсь перед тем, что должно произойти.
Я отпила из бокала, и от первого же глотка мои щеки и без того уже румяные, еще больше раскраснелись, а в голове помутнело.
— Не мое это, — сомнительно поглядывая на бокал, проговорила я. Руслан усмехнулся, делая свой первый глоток:
— Мм… прекрасно. — Я и сейчас, спустя год, не понимаю, что в вине было вкусного, но тогда мне было забавно.
Мы о чем-то болтали, а я попутно отпивала из бокала, чувствуя, как все тяжелее становится тело, сильнее заплетается язык, а рот расплывается в глупой улыбке…
— Кажется, тебе не стоило вообще притрагиваться к вину, — заботливо отставляет в сторону мой бокал Руслан, при этом покачивает головой в знак неодобрения.
— Возможно. Но это ты предложил его купить сегодня, — надулась я.
Я решила, что с меня хватит, и развалилась на мягком диване, поджав под себя согревшиеся ноги. Благодаря вину, чувство волнения немного притупилось, но неприятные скручивающие ощущения в животе так и не покинули меня. Через минуту Руслан присоединился ко мне, сев напротив. Его глаза горели огнем: в них плясали ошалевшие бесята. В моих же глазах, наверное, можно было увидеть испуг, словно я попавшая в лапы хищного зверя до смерти напуганная лань.
— Не бойся. — Прошептал он. Его голос был таким нежным и тихим, он успокаивал меня, отчего я тотчас попыталась расслабиться и отпустить страх. Руслан наклонился к моему лицу и нежно поцеловал, робко, словно моих губ коснулся легкий морской ветерок. Потом еще и еще, с каждым разом все напористее и требовательнее. Вскоре и я сама поддалась страсти и желанию, которое во мне хранило мое неопытное тело. Нас обуревал целый вулкан страстей.
Мы были друг у друга первыми.
Возвращаясь в реальность, я почувствовала, как крохотные слезинки, скатывающиеся по моим щекам, успели намочить подушку, а сама я, того не замечая, всхлипываю. Вдруг слышу звук резко закрывающейся двери в мою комнату. Хлопок. Будто кто-то с ненавистью ее закрыл, не в силах слышать мои рыдания.
Мое сердце забилось быстрее, как будто меня только что уличили в совершении чего-то постыдного. Но ведь так и есть: слезы и есть мой самый, что ни на есть, стыд. Вскоре я окончательно успокаиваюсь, утираю лицо рукавом пижамы и поправляю подушку. Засыпаю.
Это были мои последние слезы.
Глава четвертая
Глава четвертая
Утром я еле пробудилась от крепкого сна, который покинул меня в то время как начались «сердечные проблемы». Телефон, проревевший режущей уши мелодией, — отличный способ проснуться — чуть не разбился вдребезги о стену. Конечно, не без моего участия.
Сделав все утренние процедуры, я спустилась на кухню, надеясь застать там завтракающего брата. Мне хотелось как-то объясниться за вчерашнее, потому что я уверена, что именно Дима заходил ночью ко мне в комнату, а заодно и спросить, что же он хотел. Странно, но я чувствую себя виноватой перед ним. Мне и стыдно, и неловко, ведь по сравнению с тем, что случилось в его жизни несколько лет назад, мое «горе» кажется ничтожным. Тем не менее, на кухне никого не было. Чайник, стоящий на плите, почти остыл, что означает: Дима ушел минут двадцать-тридцать назад, наверняка вместе с отцом. Интересно, куда это он раньше обычного отправился?
Я снова зажгла огонь на плите, чтобы подогреть воду в чайнике, и одновременно начала варить себе овсяную кашу. Через минут десять, когда полезный завтрак был готов, и я села за стол, чтобы его съесть, на кухню спустилась мама, облаченная в ночную рубашку. Сонно зевая, она пожелала мне доброго утра и уселась на мягкий стул напротив.
— Как спалось? — спрашиваю я.
— А совсем не выспалась. Пашу ночью снова мучили боли в пояснице — ворочался постоянно. Надо отправить его в больницу, а то не дело это.
— О, ему хоть стало легче? — забеспокоилась я.
— Да черт его знает. Сказал, что все нормально и умчался на работу. Я еще вместе с ним встала в пять, чтобы проследить за его спиной. — Мама поправила волосы, затем сделала себе чашку крепкого ароматного кофе без сахара. Я поморщилась, явно ощущая во рту приторно-горький вкус этого напитка.
— А куда Дима ушел так рано? Он ничего не говорил?
— Как раз, когда я Пашу провожала, проснулся Дима, недовольный совсем. На мой вопрос, чего он так рано встал, ответил, что у него какое-то дело важное перед занятиями есть. А какое — не сказал. — Мама пожала плечами и, призадумавшись, продолжила: — Каким-то раздраженным он был.
Я промолчала, но мамин ответ заставил меня беспокоиться. Кому-то моя озабоченность может показаться излишней, но в нашей семье все внимательны друг к другу, и, если кого-то что-то тревожит, то это сразу становится заметным. Но если мы с братом и можем одурачить родителей, то только не друг друга. Так, Дима хорошо сыграл свою роль, скрыв от родителей свое душевное состояние, чтобы те не волновались и не задавали вопросов. Тогда в его жизни был очень тяжелый период. И только я знаю, какой секрет хранит брат: груз, все еще давящий на сердце, спустя пять лет, и, наверняка, терзающий его по ночам.
Позавтракав, я захватила сумку с тетрадями для лекций, поцеловала
