Здесь же мы рассматриваем щедрость, как основополагающее состояние. Странное, отвратительное чувство корыстолюбия говорит нам о том, что мы ведем себя как засранцы. Мы не должны прощать людей за их корыстолюбие. Мы не должны ждать, что другие простят нас за наше корыстолюбие. Нет ничего благородного в том, что ты делаешь что-то хорошее в надежде на вознаграждение. И очень трудно не стать жертвой такого образа взаимоотношений, потому что взяточничество действительно работает.
Когда я рос, у моих родителей постоянно возникала эта проблема. У папы всегда были наготове длинные объяснения, почему я могу делать то, что захочу, только после того, как сделаю что-то скучное, и каким образом это не является взяткой. Он говорил: «Тебе нужно сбалансированно питаться, чтобы быть здоровым. Если ты ешь десерт, но не поел овощей и протеины, то твое питание не сбалансировано. Поэтому ты не получишь десерта, пока не опустошишь свою тарелку». Мама закатывала глаза, а когда он не слышал, то шептала мне: «Делай как он сказал, и я дам тебе кусок торта». Взяточничество – что так, что эдак.
Хохмач захихикал:
– Я видел твоих предков. Они оба пытаются дать тебе взятку, но папа просто пытается улучшить свое самочувствие.
Итакдалее покачал головой:
– Все гораздо сложнее. Папа хотел, чтобы я совершал правильные поступки по правильной причине. Мама просто хотела, чтобы я совершал правильные поступки. Я понимаю отца. Но проще побудить людей делать что-либо, если тебе все равно, зачем все это делать.
Лимпопо оглядела корзинки мальчиков, стопки вещей в которых заметно уменьшились. Она одобряюще кивнула.
– Как правило, такое обсуждение заканчивается воспитанием и дружбой. Здесь все соглашаются, что щедрость – это добродетель. Ваш список обязанностей нужен для того, чтобы вы смогли все успеть. Ребенок, который тратит свое время на проверку списка своих сестер, чтобы у них было не меньше домашних обязанностей, или пытается обмануть других, или сам очень сильно обманывается. Пусть это и звучит заезженно, но быть ушельцем – значит относиться ко всем, как к своей семье.
Девушка вздрогнула. Лимпомо подумала, что нашла ее слабую сторону.
– Хорошо, придерживаться такого же отношения к другим, какое вы хотели бы видеть в своей семье.
– Христианство, по сути, – сказал хохмач, вытянул руки крестом и уронил голову набок, закатив глаза.
– Христианство, да, если бы оно зародилось в материальном достатке, – ответила Лимпопо. – Вы здесь не первые, кто пытается сделать подобное сравнение. Во многих из наших мест поселяются аспиранты политеха, социологии, антропологии, и все они пытаются выяснить, кто мы: фабианские социалисты эпохи пост-дефицита или светские христианские коммунисты, а может, кто-либо еще. Большинство из них финансируется богачами из частного сектора, которые хотят знать, когда мы спалим их офисы и можно ли нам что-нибудь продать. Треть этих аспирантов становится ушельцами… Ну ладно, теперь мы готовы приступить к замерам и выбору стиля?
Они были готовы. Камеры в конюшнях сняли их изображения, после чего они проверили геометрию, снятую алгоритмами. Системы отрисовали их в новых одеждах, дав им возможность поиграть с цветами и узорами. Они хорошо знали, что все это было и в дефолтном мире: потребительские трансы от щелчков мыши за компьютером во время непрерывного шоппинга. Они быстро прокрутили разные возможности, применили свои конфигурации и посмотрели на таймер.
– Шесть часов, – сказала девушка. – Серьезно?
– Можно и меньше, – ответила Лимпопо, – но такая скорость позволяет нам использовать сырье с меньшими дефектами, добавляя дополнительные проходы для устранения ошибок. Посмотрите, – она показала на своем рукаве место, где шов был повторно пройден во время производства. – Никто не говорит, что избыток – это так просто.
[IV]Когда Итакдалее наконец решился приударить за ней, она, к своему удивлению, сказала «Да».
Эти трое уже долгое время жили в «Б и Б» с тех пор, как получили все необходимое, чтобы отправиться в дальнейший путь. И это ее не удивило. Они хорошо прижились. Хохмач, продолжавший называть себя Гизмо фон Пудльдакс, – а все остальные начали звать его просто «Даки», здорово рассказывал всякие интересные истории, и с ним было весело играть в разные настольные игры. Оба этих навыка ценились в общем зале «Б и Б», поэтому он стал здесь постоянным завсегдатаем. Девушка присоединилась к разведгруппе, исследовавшей отдаленные, содержащие сырье объекты, которые предварительно разведывались парком дронов. Она возвращалась после тяжелого дня в очередном городе-призраке, стойкая, гибкая, вымазанная с ног до головы грязью, одетая в безрукавку и рабочие ботинки, ведя за собой целую вереницу рабочих, которые изможденно падали в конюшне, сбрасывая с плеч грузы ткани, металлов и пластика – удручающих остатков умершей промышленности и образа жизни тех людей, которые по-рабски на нее пахали.
А Итакдалее не прижился нигде, несмотря на все свои попытки. Ничего не увлекало его. Никакой досуг не вызвал в нем интереса. У него не было стопок книг, которые он хотел бы прочитать; он не обнаружил какие-либо навыки, которые мог бы развить; не выбрал никакого проекта, в котором смог бы поучаствовать. Он был или слабаком и лузером, или мастером, познавшим истинный дзен.
При всем при том он не был паразитом. Итакдалее выполнял поденную работу, подсчитывал запасы в конюшне, проводил техобслуживание, смеялся над шутками Даки, ходил в составе разведгруппы под руководством девушки, которую звал Натали, а та, в свою очередь, сменила свое имя с «Стабильные стратегии» на «Ласку». Однако ему до всего этого действительно не было никакого дела.
Как-то вечером на восходе солнца она пошла в онсэн и обнаружила его там, лежащего в бассейне под открытым небом и выставившего над водой только нос и рот. Клубы пара поднимались в воздух при каждом его выдохе. Она соскользнула в воду рядом с ним, желая поскорее согреть ноги, ставшие ледяными от хождения по холодным камням. Он поднял голову, приоткрыл глаза, нехотя кивнул и погрузился обратно в воду. Она кивнула в ответ в сторону пара от его дыхания и также ушла под воду. Тут же к ней подплыли рыбки и начали легонько пощипывать кожу. Она закрыла глаза, медленно погружая лицо в воду, пока на поверхности не остался только рот и нос.
Рыбка коснулась ее руки, потом еще раз. Лимпопо поняла, что это вовсе не рыбка, а его рука, случайно вытянутая вдоль ее руки, мизинец к мизинцу. Она сверилась со своими внутренними инструментами и решила, что это даже приятно. Она приподняла руку и положила ее поверх его руки.
Они лежали неподвижно в течение некоторого времени, пока их пощипывали рыбки. Конечно,
