— Как думаешь, он ей вдует прямо здесь или потерпит до ближайшего переулка? — от алкоголя речь брюнета стала чуть развязнее.

— Думаю, что вон за тем углом, — Ньют показал пальцем куда-то влево, — он точно её жахнет.

Томас повернулся к другу настолько резко, что тот не успел остановиться и врезался в брюнета.

— Ньют, почему ты хромаешь? — Том выпалил эту фразу на одном дыхании, а потом сделал еще пару глотков из бутылки. — Почему ты сразу не сказал о гонках?

— Всегда есть та сфера жизни, о который ты не знаешь до определенного момента. И когда ты сталкиваешься с этим, твоя реакция совершенно непредсказуема. Но каким бы не было твое первое впечатление, оно зачастую ошибочно. Ты думаешь, Томми, что все эти гонки, мотоциклы и восторженная толпа — это предел мечтаний. Это круто, ведь так?

Томас кивнул.

— Нет, — Ньют покачал головой. — Там умирают люди. На глазах у сотни фанатов. Разбиваются, слетают с трассы, отказывают тормоза. А порой кто-то специально сливает тормозную жидкость, чтобы убрать соперников. Всё не такое, каким кажется. Все не такие, какими хотят казаться.

***

Неделю спустя Томас опять побывал на гонках. Теперь его привел не Минхо, а позвал Ньют. Это было удивительно, ведь всю эту неделю он практически не появлялся в университете и пытался не пересекаться с Томасом. Тот уже ненароком подумал, что что-нибудь натворил, хотя идеально помнил каждую деталь той ночи. Помнил, как задал Ньюту вопрос, который не следовало задавать, помнил, как художник его отвез домой, как-то слишком сухо попрощался и уехал. И только на утро Томас понял, что так и не отдал телефон.

Пришлось передавать через Минхо, дозвонился Томас которому лишь с десятого раза. Азиат, оказывается, как раз ночевал у Ньюта, предложил было, чтобы они сами увиделись, потому что похмелье не позволяло уйти Минхо дальше туалета. Но потом он резко передумал, кинул короткое «ладно, я заберу» и бросил трубку. И вот теперь, спустя неделю, Ньют сам позвонил Томасу и предложил:

— Томми, завтра будут гонки. Поедешь?

И, естественно, услышав заветное «Томми», виолончелист сразу согласился.

***

Начались дождливые дни. Не такие, как до этого, но движение в городе опять замедлилось, аварий на дорогах стало больше. И почему-то в таких погодных условиях все равно было решено проводить гонку. Время уже перевалило за одиннадцать, а Томас всё еще стоял у подъезда, курил и ждал, когда за ним приедут. Ньют обещал, что заедет за час до гонки, но его всё не было.

Том курил уже пятую по счету сигарету, скрываясь от дождя под крышей, когда Ньют наконец-то подъехал. Между ними до сих пор висело какое-то напряжение, молчание угнетало, но, стоило им приехать на площадку, всё это развеялось гудением других мотоциклов и гулом толпы. Все обиды, неловкие вопросы и недельное молчание забылись, когда гонщики скрылись за горизонтом. В душе у Томаса осталось лишь волнение и страх.

Условия для гонки были, конечно, хуже не придумаешь. Поворачивая на очередном завитке дороги, Ньют еле успел избежать аварии. Его начало заносить, и огромных усилий стоило выехать на центр трассы и втопить по газу, чтобы увеличить отрыв. Дождь бил в шлем, видимость была практически нулевая, а ветер постоянно норовил вынести на обочину.

Уже ближе к финишной прямой Ньют почувствовал, как его тянет в левую сторону. Руль в руках задергался из стороны в сторону и парень почувствовал, что еще немного, и он упадет.

Два мотоцикла пронеслись мимо, это было слышно даже сквозь шум дождя. Они пришли на финишную прямую раньше, чем Ньют. Он попытался выехать на обочину, но его неизбежно заносило влево. Ньют не успевал справиться с управлением, и его, прокрутив пару раз по дороге, вынесло с неё. Парня выкинуло с мотоцикла и протащило по инерции по обочине.

Уже теряя сознание, Ньют услышал такой знакомый голос.

— Ньют, не закрывай глаза, не отключайся!

***

Только голос Томаса не позволял Ньюту отключиться всё то время, что они ехали до больницы. Минхо, который на эту гонку не приехал, примчался тут же, как только узнал, взяв машину отца. Он приехал на эту чертову окраину города буквально за пятнадцать минут, нарушив порядка десятка правил по дороге. Ньют лежал на асфальте, поддерживаемый Томасом, который, подбежав к нему, первым дело снял шлем и осмотрел голову.

— Ньют, ты долбоеб, прости Господи, — пробормотал Томас, перебирая светлые пряди. — Тебя спас только шлем.

«Меня спас ты, Томми».

***

— Если бы не шлем, молодой человек, несдобровать Вам, — чуть позже сказал врач, осматривая Ньюта в травматологии. За дверью парня ждали Томас и Минхо, и художнику не терпелось уже уехать из этой треклятой больницы. И когда, казалось бы, желание это не сбудется, врач объявил:

— Всё обошлось ушибами. Вы просто родились в рубашке, второй раз попадаете к нам и второй раз чудом выживаете. Езжайте домой, молодой человек, и отлеживайтесь.

Он отлежится. Обязательно. Только сначала прихватит с собой Томми.

«But may the slightest light start a fire»

«Но пусть от едва заметного огонька разгорится пожар…»

Dilara Kazimova — Start A Fire

Они стояли на балконе и курили. У Ньюта все еще чуть кружилась голова, и ныли ребра, но, в целом, он чувствовал себя лучше, чем ожидал. Он и Томас молча пили кофе, смотря в ночное небо. Молчали. Но это было уютное молчание, в отличие от того, что было всю неделю.

— Ньют? — Томас шепотом позвал парня.

— М? — тот затянулся и выпустил колечки дыма.

— Почему ты хромаешь? — Томас по-прежнему шептал, сам не зная почему. Просто это казалось настолько личным, настолько важным. И не таким спонтанным и неразумным, как на вечеринке. Ньют тяжело вздохнул.

— Есть вещи, Томми, о которых лучше не знать.

— Есть вещи, Ньют, которыми надо делиться, — брюнет подошел ближе, оперся на перила и свесил голову вниз. — Почему ты зовешь меня «Томми»?

— Не знаю, — Ньют пожал плечами. — Я многих вещей не знаю. И многие поступки не могу объяснить. Прости.

«But may the slightest light start a fire»

Ньют повернулся к Томасу, смотря ему в глаза. Грустные, уставшие, но бесконечно красивые. И он поцеловал Томаса. Его губы отдавали горечью сигарет, как и губы Ньюта. Это был короткий поцелуй не только со вкусом сигарет, но и со вкусом отчаянья. И Ньют не получил ответа. Он и не ожидал его получить. Не получил сопротивления. Он целовал Томаса и чувствовал лишь то, что тот не дышит. А сердце