тем утром около нашего общежития? Король ли Катькиных снов ее выдал, однажды после третьего ящика вина удивленно округлив глаза: какой талончик, мы на курсах по керамике познакомились! (И мы сразу все поняли – та полная неясности и противоречий душераздирающая история с погибшим в автокатастрофе горшечным мальчиком тут же обрела дополнительные очертания и объяснения: вот откуда Катька взяла ту амфору со стихами вдоль и поперек! она специально пошла на курсы, когда мы в очередной раз подловили ее на несовпадении!) Возможно, она специально договорилась с музеем городского транспорта и сняла у них на сутки винтажный трамвай? Но где она взяла деньги? Могла ли она заработать их в ночном клубе? У нее была история о том, как она подменяла подружку, сломавшую ногу, в ночном клубе, впервые в жизни в режиме неподъемного подвига дружбы жалобно извиваясь своим угловатым, мебельным, неловким набором веснушчатых рук и ног вокруг шеста, и вдруг какой-то сердобольный иностранец выдал ей заоблачную, невообразимую сумму денег, из жалости, что ли, – половиной Катька оплатила себе учебу, а еще на половину, допустим, арендовала тот трамвай, чтобы в очередной раз посрамить нас и доказать, что мы в очередной раз предали ее, не верили ей совершенно зря. История про подружку со сломанной ногой у нас тоже не клеилась – вроде бы потом Катька специально повела свою школьную подругу Аделину, неловкую пухлую коровоньку, которая даже на велосипеде не умела кататься, на каток и как-то так все подстроила, чтобы Аделина и правда сломала ногу – не специально, конечно, просто понадеялась, что именно Аделину подведет этот тоненький ледок, беленький снежок, у Катьки была отличная интуиция, и вся эта затея с катком и последующей поездкой в больницу была лишь ради того, чтобы как-то притащить к нам взрезанный будто бензопилой гипсовый корсет Аделины и радостно закричать, что сняли, наконец-то сняли, теперь не придется больше подменять (какой бред! кому была нужна та корова на шесте!). Но могла ли она подстроить это все специально для того, чтобы мы поверили в ту заоблачную сумму, свалившуюся на нее неведомо откуда? Возможно, отправить одинокую, бездетную, но совершенно в Катькином духе упрямую двоюродную тетку Алевтину на бизнес-курсы, а через год устроить ей, уже выигравшей какими-то биржевыми махинациями полвселенной, идеальную катастрофу и черный гроб с завещанием на колесиках было слишком сложным или даже жестоким занятием для оправдания каких-то пяти-восьми тысяч? Ничего не складывалось. После пятого кофе в висках пульсировало. Мы с Юлькой неловко прощались – возраст, память, все нас обмануло-подвело – и разбегались. Точно так же получилось и с Вадиком, с которым мы с год назад сидели в баре «Старый замок», и кто-то из нас сказал – как мы обычно делали, когда привычные темы для разговоров превращались в мелкое, пресноводное безрыбье с просвечивающими сквозь мутную взвесь белыми камушками дна, – а помнишь, как Катька сфотографировала НЛО около больницы, и что она тогда устроила, когда мы случайно нашли пленки и поняли, что она тогда с ними на самом деле сделала? Оказалось, что никто из нас толком не помнит, что именно Катька сделала с пленками. Вадик вспоминал, что ей пришлось специально знакомиться с персоналом той больницы и что она вроде бы даже посидела где-то полночи на снегу, чтобы заработать кровавый цистит, это была вроде бы особенная почечная больница, или именно из нефрологических окон был такой вид. Мне казалось, что все было не так – что Катькины пленки специально испортил какой-то отвергнутый поклонник, который хотел всем доказать, что она постоянно врет, но на пленках и правда был НЛО, и тогда он виртуозно закапал их кислотой из какой-то микропипетки, так называемый «эффект подделки», в прошлом используемый в ученом сообществе для того, чтобы довести коллег до суицида. Но когда Вадик вспомнил про цистит, я тут же вспомнила, что тот цистит Катька придумала для того, чтобы мы поверили, что она и правда была девушкой Артемия и они с ним не спали в привычном нам всем понимании только потому, что у нее все эти три месяца, пока они встречались, был жуткий, невозможный, кровавый цистит, а когда возмущенный до глубины души Артемий сказал нам, как все было на самом деле, не менее возмущенная нашим недоверием Катька подделала этот цистит, провалявшись полночи в снегу, хотя как подделала, по сути, ничего не подделала, мы ее и правда навещали в больнице и, действительно, видели эти бледные шары над болотом за окном, помнишь? Но Вадик ничего такого не помнил, кроме того, что он и надувал те шары, сидя по жопу в ледяной воде: Катька умоляла его об этом так жарко, что он был ради нее готов буквально на все.

Ничего не сходилось. Впрочем, и мы тоже сходились крайне редко. И совсем недавно впервые за много лет мы наконец-то начали снова много и обильно говорить про Катьку – так жарко и насыщенно, как будто это снова наш основной интерес, любимое занятие, магический костер воссоединения, вокруг которого можно, как в лучшие наши годы, расслабленно и спокойно расставить канистры с бензином, аккумуляторы всех сортов и баллончики с краской, ванильным дезодорантом и взбитыми сливками.

Вначале мне позвонила Ленка: оказывается, к ней на работу тоже приходила Катька и просила ее хоть куда-нибудь устроить, потому что все совсем плохо, совсем беда, денег нет, жить практически негде, все плохо.

– Я ее не видела лет десять, – испуганно сказала Ленка. – Ты же вроде с ней раньше где-то пересекалась? Она всегда такая была? Или только последние пару лет? Что у нее происходит?

Я не знала, что ответить. Катька и правда выглядела ужасно – я ее даже не узнала. От нее разило ветхой неустроенностью, окончательной и безнадежной: одежда ее была чистой, но какой-то чрезмерно, болезненно чистой – я вспомнила, как иногда в благожелательном тоне говорят о каких-нибудь старушках, «опрятная бабушка». Опрятная, нескрываемая, звенящая чистота бедности, отчаяния, бездны. Катька-зайчик была вестником той реальности, где чистые бледные тряпочки долго-долго полощут в мыльной водичке небытия.

Она пришла к нам в обеденный перерыв, даже не удивившись тому, что я постаралась всем своим видом продемонстрировать неудивление, – села напротив меня ровно в то же мгновение, когда я приподнялась над креслом, чтобы рвануть прочь, в оранжерейный сад и приветливое молчание столовой, и затараторила:

– Олька, привет, слушай, тут совсем беда, может, в вашем агентстве какие-нибудь вакансии есть, ты же помнишь, я же раньше креативила много, да ты, конечно же, помнишь, может, вам копирайтер нужен или еще