Энджи закрыла глаза, набрала воздуху в грудь, досчитала до трех и медленно-медленно выдохнула, чтобы сдержаться и не надерзить начальнику. И не начать объяснять ему свою личную ситуацию. Она уже перешла черту и не может больше играть в эти игры.
– Канадская полиция займется вами отдельно, а мне вы не оставили выбора. Вы грубо нарушили условия испытательного срока, поэтому я жду ваше удостоверение у себя на столе в девять утра в понедельник. Больше вы в полиции Виктории не работаете.
Внутри у Энджи все сжалось. Она с трудом произнесла:
– Да, сэр.
Закончив разговор, она витиевато выругалась, швырнув мобильный на гостиничную кровать. Схватив бокал со стола, она допила оставшееся вино, едва не поперхнувшись, отчего на глазах выступили слезы. Утирая губы, Энджи снова поймала свое отражение в стекле. Зеркало, зеркало на стене, кто отражается в тебе? Выругавшись снова, Паллорино схватила сумку, роясь в ней в поисках косметики.
Помада и подводка оказались в самом низу, под блокнотами. Энджи пошла в ванную, умылась и расчесала волосы. Тщательно подведя глаза – красиво, жирно и погуще, она нанесла на губы темно-красный блестящий слой. Коротко сжав губы, чтобы помада легла ровнее, Энджи расстегнула верхние пуговки на рубашке и осталась довольна своим отражением. Эту Энджи она хорошо знала. Сунув бумажник в задний карман черных джинсов, она надела сапоги на небольшом каблуке, сдернула с вешалки кожаную куртку и вышла из номера.
Глава 43
Энджи шагала по старинным мощеным улицам Гастауна. Фонари и витрины магазинов были мокрыми от дождя. Слова Веддера преследовали ее, повторяясь в ушах: «Все, что от вас требовалось, – просидеть в том отделе каких-то двенадцать месяцев, а вас и на один день не хватило! Жду ваше удостоверение у меня на столе. Больше вы в полиции Виктории не работаете. Иногда у меня впечатление, что вы нарочно губите себя, детектив…»
Неужели это все? Конец всему, ради чего она трудилась с дьявольским упорством? Может, она и вправду немного зарвалась, идя по следу своего прошлого? Или это ей наказание за попытку понять, кто она, помимо службы? Энджи окончательно перестала себя понимать – ей даже копом не удалось пробыть достаточно долго.
Ничего не видя вокруг, она шла мимо бездомных, просивших милостыню на углах и под козырьками подъездов, клянча несколько пенни, мимо влюбленных и не обязательно разнополых парочек, которые, смеясь, спешили в ночные клубы. Миновав шипящие паровые часы и архаичные газовые фонари в туманных ореолах, она оказалась в более современной и решительно не интересующей туристов части Ванкувера – Гастингс-стрит в центре Ист-Сайда, старейшем квартале города, пораженным, как проказой, уличной торговлей наркотиками, проституцией, бедностью, психическими расстройствами, бездомностью, дурными болезнями, преступностью. В Ист-Сайде уже не первое десятилетие бесследно пропадали женщины: именно здесь орудовал серийный убийца, владелец свиной фермы Роберт Пиктон.
Туман сгущался. Навстречу попадались дома с темными дверными нишами, где валялся мусор. Оживление ночных клубов и ресторанов Гастауна осталось позади. Энджи слышала громкое цоканье своих каблуков по булыжникам мостовой. Ветер вылетал из темных переулков и трепал полы ее черной куртки, словно стремясь оттащить, удержать, предупредить о поджидающей опасности. Среди этих трущоб, в убогом и заброшенном углу нужды и греха ей невольно вспомнилась настойчивая интонация Мэддокса: «Ты должна остановиться, Энджи. Прямо сейчас. Прекращай свою бурную деятельность. Речь идет не о работе в полиции, а ни много ни мало о твоей жизни».
Она ускорила шаг. Здесь, в чреве Ист-Сайда, сказанное Мэддоксом казалось как никогда справедливым: «Не высовывайся и… не теряй бдительности. Двери запирай… Я тебе позвонил, потому что, кажется, начинаю тебя любить… И переживаю за тебя, черт побери! Я хочу, чтобы ты была со мной…»
Начинающаяся паника мешала дышать и думать. Вместе с безумным отчаяньем в Энджи росло огромное желание разрядки. Спастись от этой мути в мыслях и сердце, от чувства к Мэддоксу, которое начало не на шутку ее пугать!
Впереди показалась розовая неоновая вывеска «Ретро-клуб для взрослых». «Р» мигала, последняя буква уже даже не мигала. Красная троица ХХХ бешено пульсировала над входом, а рядом была табличка «Номера на час».
На входе, расставив ноги, стоял вышибала: бритая голова, черная кожаная куртка с меховым воротником. Очереди у клуба не было – улица вообще словно вымерла. Энджи обожгло изнутри.
Она направилась к клубу. Вышибала кивнул.
Маленький холл заливал красный свет. Стойка администратора оказалась в нише справа. Было жарко, покрытый линолеумом пол и уходившая вниз лестница вибрировали от музыки. На стойке стояла табличка «Гардероб», а рядом вторая – «Сдаются комнаты». Затхлый запах плесени, алкоголя и табачного дыма забивал ноздри. Справа Энджи заметила другую лестницу – видимо, в комнаты наверху.
Она шлепнула по кнопке звонка.
Из маленькой смежной комнаты показалась администратор.
– Да, дорогая? – чавкая жвачкой, осведомилась она сиплым голосом заядлой курильщицы. Кожа у нее была вялая и морщинистая, под голубыми глазами набрякли мешки, веки густо намазаны аквамариновыми тенями. Женщина была в зеленом комбинезоне с пайетками по моде 70-х годов, а многократно крашенные в рыжий цвет волосы пушащимся ореолом окружали увядшее лицо.
Энджи заморгала; ей показалось, будто пол уходит из-под ног.
– Вам комнату? – подсказала администраторша, почесывая локоть облупленными красными ногтями. Басы снизу ритмично отдавались через подошвы сапог, наполняя ощущением смутных обещаний.
– Нет, спасибо, я хотела сдать в гардероб… – стянув куртку, Энджи подала ее через стойку «консьержке». Корявые пальцы, блеснув кольцами, жадно схватили дорогую вещь. Полученный взамен билетик с номером Энджи убрала в карман, не уверенная, что снова увидит свою куртку. Замявшись, она спросила:
– А почем комнаты?
Администраторша наклонила голову, оценивающе глядя на Энджи, и медленно улыбнулась, блеснув золотым зубом:
– Для вас – девятнадцать долларов за два часа. Возьмете?
– Сперва схожу в бар, – Энджи направилась к вибрировавшей лестнице, откуда толчками вырывалось тепло.
Она начала спускаться в пульсирующую прокуренную атмосферу подвального клуба, но что-то заставило ее остановиться и оглянуться. Следившая за ней консьержка улыбнулась, но улыбка растаяла под взглядом Энджи. С трудом избавившись от ощущения, что перед ней в гротескном кривом зеркале предстало ее собственное будущее, Энджи сошла вниз, однако беспокойство потянулось за ней и под землю.
У нижней ступеньки Паллорино остановилась. Клуб был тускло освещен красным светом, в котором плавал табачный дым. Музыка была из 80-х. У барной стойки длинным рядом выстроились высокие стулья с плюшевыми сиденьями. Маленькие и большие столы в зале тоже были развернуты к подсвеченной эстраде, под поверхностью которой бродили, смешиваясь, разноцветные волны. Две женщины, на которых из одежды были лишь стринги и шпильки на платформе, крутились, соблазнительно изгибаясь, вокруг хромированных шестов, освещенные пульсирующим светом. Около двух десятков клиентов – в основном мужчин – сидели с бокалами в
