Мачеха объясняла перед брачной ночью, будто нужно позволить мужчине взять, что ему хочется, а после он насытится и оставит в покое. Купец быстро силы потратил, чему я сумела порадоваться даже сквозь действие дурманного напитка. А вот Бренн совсем ненасытным был. И касался он совершенно иначе, руки его и губы были как слова песни в общей мелодии этой ночи. Прекрасной, волшебной, никогда прежде не слышанной. Он любил меня и требовательно, и нежно, пока не становилось нестерпимо хорошо, ласками услаждал, пока не начинала жаждать нашего единения, пока не отдавалась снова. И если иногда проскальзывала мысль спросить у него про шрамы или про рисунок странный возле сердца, то вместо слов каждый раз вырывался новый стон, который все чаще и чаще складывался в его имя.
Если наша ночь и растянулась на сотни таких ночей по его желанию, то я не успела пресытиться. Только полное бессилие подсказывало — времени минуло немало. Чуткое тело вернее обманчивого разума объясняло, что эта приятная и необоримая усталость могла наступить намного раньше, будь я обычным человеком. Даже кошка вымоталась до предела, и ее мелодичное мурчание тихо вибрировало в груди, нежно убаюкивало.
Я устала настолько, что, прижавшись щекой к груди Бренна, позволила себе лишь ненадолго прикрыть глаза и тут же уснула.
Он слышал ровное дыхание, видел, как приглушается свечение кожи и пропадают с нее огненные узоры. Пышные медовые волосы укрыли его плечи, рассыпавшись по ним мягкими колечками. Чародейка уснула, кажется, на полувдохе, так доверчиво устроив на его груди свою голову. В эту ночь у него не было цели добиться от нее большего, чем ответа тела, чем реакции силы. Этого достало бы. И он не собирался… Но ведь добился. Знал, что она не умеет разделять чувства и страсть. Наверное, оттого и отдавалась столь полно, не оставляя ничего для себя. И этого отклика она ему не простит… а ему все равно было мало.
За окном светало, ночь прошла, едва наступив.
В какой-то момент он слишком увлекся и позабыл про самое важное. Приманила чародейка, закружила разум. Рухнул ледяной заслон, ветра получили свободу.
Бренн прикрыл на мгновение глаза, прислушиваясь к пока еще очень далекому гулу.
Изгоняемые теплом с прежних земель, они сейчас стремительно и весело летели ко дворцу Стужи, проходясь по Северным землям. Где-то там, на горизонте, темнело небо и раздавался глухой вой. Бренн чувствовал, как меняется погода, как нарастает в воздухе тревожное ожидание. Они пройдут, в последний раз покрыв землю белым снегом и позволив теплу окончательно воцариться на время в холодной стороне.
В руках ледяного лорда тоже крепко спало сейчас нежное огненное тепло. Обученное, получившее свой шанс увидеть свет. Умевшее теперь свободно подчиняться желанию хозяйки. Натренированное столь хорошо, что и бессознательно защитит ее прежде, чем сама успеет понять, как это сделать.
Лорд выполнил обещание и получил плату. Но прежде чем отпустить Весну, позволив ей уйти насовсем, следовало позаботиться еще об одном — о том, чтобы не захотела вернуться.
Вновь подхватив на ладонь мягкую прядь и пропустив между пальцами гладкие кудри, он размышлял, что точно знает, как и куда ударить. За это время изучил ее хорошо, нашел уязвимое место. Знал, как будет вернее всего. Надежнее и больнее. Знал, но растягивал минуты.
Он мог до бесконечности взвешивать все «за» и «против», размышлять над иными способами, думать над надежным укрытием. Надежным. Он усмехнулся. Над клеткой, похожей на его, убежищем без солнца и смеха, без жизни. Для удовольствия одного, для личного пользования. А потому не было вернее способа, чем не давать ей выбор. Иначе закончится, как в прошлый раз. Свой шанс на новую жизнь она обменяет на нечто более дорогое. Так было с любимой сестрой. Насколько горько и плохо отдавать себя человеку, рядом с которым противно находиться?
Бренн помнил, как Весна выбрала для себя занозу, помнил, что получал плату за спасенную жизнь, и озеро наполнялось постепенно, а еще ощущал по этой связи, как ровно горит чародейский огонь. Лишь дважды он вспыхнул ярче обычного. Один раз, навеяв выдуманную любовь, и второй раз, когда испугался навсегда погаснуть.
Войд открыл глаза и посмотрел на нее еще раз, слыша, как отсчитывает секунды время. Его уже нельзя было менять. Магия холода приближалась неумолимо. Решение он принял, и слабость изменить его, по сути, ничего бы не изменила.
Пускай живет чародейка.
Я проснулась из-за того, что меня сняли с теплой и широкой груди, переместив на жесткую лавку. Заворочалась еще во власти дремы. Реагируя на ощущения, пока не бралась осмысливать их.
Если бы не росло в груди неприятное чувство из-за кажущейся пустоты рядом, пожалуй, не взяла бы на себя труд протереть глаза и поднять голову, ища Бренна.
Он стоял возле окна. Не потрудившись одеться, лениво созерцал освещенный сумрачным светом двор. Погода сегодня не радовала. Виднелось через окошко низко висящее свинцовое небо, готовое разразиться белыми крупными хлопьями. А в комнате было холодно, я теперь это почувствовала и зябко поежилась. Отведя взгляд от мужчины, чья спокойная расслабленная поза и отрешенный взгляд выглядели неправильно после сумасшедшей ночи, отыскала свое шерстяное порванное платье.
— Это возьми. — Ровный голос и взмах рукой, хотя ко мне Бренн не повернулся, и на лавке появилось то самое красивое белое платье, которое не решилась оставить у себя.
Видя мужчину таким, я даже не взялась спорить. Лишь осознавала растерянность и растущую тревогу, потому натянула на себя богатый наряд и села на лавке, обняв колени.
— Одеваться не будешь? — Это первое, что у него спросила, и добилась наконец ответного взгляда. Хотя лучше бы не смотрел.
Обернулся, поглядел равнодушно. Внимания не избежали ступни босые, которые я
