Встрепенувшись, рвано дыша, осознала, как он замедлил темп, запротестовала даже против короткой передышки, не поняв, для чего она нужна ему. Не догадавшись, что после он заставит испытать… Такое!
Весь снежный мир зазвенел и рассыпался. Раскрошилось ледяное кружево морозных узоров, опало льдинками на деревянный пол комнаты.
Я дрожала и цеплялась руками за края лавки, сжав их до боли. Зажмурилась, задохнулась. Воздуха не было, не было моего тела и этой комнаты, лишь шепот дыхания, тяжелого, сбившегося, мужского.
Придя в себя, ощутила тяжесть его тела. Бренн приподнялся на локтях, освобождая, а мне хотелось спросить, что же это было такое? Вновь его магия или иное волшебство? Что за чудо он подарил сродни новому, совершенно иному ощущению меня самой?
Повернув голову, спросить, встретила его губы. Он не позволил произнести ни слова.
Принимая его поцелуи, даря в ответ свои, поняла, что наслаждения не может быть слишком много, хотя еще несколько секунд назад казалось, будто от него впору умереть.
Мы не говорили вовсе, он ничего не обещал, ни в чем не уверял, молчал в ответ на мои невысказанные вслух признания, но как яростно, как страстно и откровенно говорили за нас наши тела. Прикосновения. Ласки. А еще взгляды, безмолвные, но умеющие передать так много.
Лишь раз я заметила, что стены комнаты оказались покрыты изморозью, плотной и белой, но тут же позабыла о ней. Даже когда изо рта вырвалось облачко пара, я не поняла, что вокруг царит холод. Мне самой было слишком жарко. Жарко и мало, и хотелось еще. Нового безумного водоворота и тяжелой морозной страсти. Я вновь хотела его и понимала, что, когда он говорил, будто спросит с меня всю ночь, я даже представить не могла, как ее окажется мало.
Хороша чародейка оказалась! Слишком хороша. Столько тепла уж давно не получал. Его хватило сполна, чтобы силу успокоить да озеро наполнить, еще и самому досталось. В первый раз держал себя крепко, опасался ей вред причинить. Все потому, что привык довольствоваться случайными связями, редкими, короткими, такими, чтобы лишь голод слегка утолить. На празднике или во время обхода очередного, если вдруг встречалась на пути та, кого не убил бы своими прикосновениями, которая вдруг привлекла и взаимностью ответила, тогда и выходило пусть мало, но выманить тепла. Забрать себе и перевести немного дух от морозной силы, живущей в груди. Однако каждый раз приходилось жестко дар контролировать. Отпустить значило убить.
И насколько редко такие встречались? Когда в последний раз? Недели, месяцы, годы прошли? А науку крепко запомнил и с чародейкой сдерживался. Однако, окунаясь в огонь, совсем позабыл, что коли тот для холода обратная сторона, то выманить на свет ледяную суть и заставить ответить себе ему будет проще. И в какой-то момент сила все же плеснула, затянула изморозью стены, окно и лавку, заледенила воздух. А чародейка и не заметила.
Светились медовые волосы, под кожей расчертились огненные рисунки, глаза сияли ярче самого яркого пламени. В тихих стонах слышалось наслаждение, она принимала его страсть с удовольствием, без страха, без боли.
Пробормотала что-то неразборчиво, прижав к лицу ладони, выдохнула и повернула голову, словно хотела о чем-то спросить и не успела. Осознав, что ледяной дар не причинит ей вреда, впился в ее губы и обхватил разгоряченное податливое тело, подмял под себя, отпустив голод, позволяя себе насытиться, забирая то, чем она столь щедро делилась. Яростно, требовательно погружался в нежный пульсирующий жар, окунаясь в него до хрипло-рычащего стона. Тот завибрировал в воздухе, оттолкнулся от ледяных стен и вернулся, замерев на ее губах, раскрывшихся в мольбе. И лишь секунду спустя понял, что она просила не отпустить, но не останавливаться, впрочем, остановиться он сейчас и не мог.
Приманила, подарила огненное удовольствие, позволила полной грудью вдохнуть. Совсем разум затуманила. Отзывалась так, как ему мечталось, пока дразнила своими поцелуями, взглядами и порывами искренними. Отвечала и сопротивляться не думала. Кошачья натура, страстная и покорная, нежная и требовательная. А сердце искреннее и чистое, и сила внутренняя мерцала зыбким огоньком. Весна напомнила ему, о чем давно успел позабыть. В груди с левой стороны вдруг непривычно заныло, стало томительно-тревожно и кольнуло быстро и больно, а после вновь потянуло холодом, только не обычным ровным, а сбивчивым, прерывистым.
Он перевел дух, поднимаясь над ней. Обнял рукой за талию, перевернул и устроил поверх себя, дав чародейке возможность отдохнуть. Лихорадочное дыхание, жаром касавшееся его груди, потихоньку выравнивалось, пока он, прикрыв глаза, вспоминал.
Вспоминал очень давнее время. Тогда его волосы еще не мерцали на свету, точно снежное серебро, глаза имели иной оттенок. Он посмотрел на девушку, которая, подложив ладошку под голову, слегка касаясь губами его груди, указательным пальцем стала очерчивать тонкие полоски шрамов. Затем приподнялась немного, принялась рассматривать, то слегка хмурясь, то задумчиво склоняясь ниже. Поймав на палец блестящий локон, Бренн оттянул его в сторону и смял в ладони, чувствуя приглушенное тепло, не такое огненное, как от обнаженной кожи, не такое манящее для его холода, а нежное и чувственное.
Чародейка с любопытством подула на снежный завиток, прочертивший узор на его плече, растопила, затем коснулась губами давнего шрама сперва робко, а позже уверенно, входя во вкус с каждым новым прикосновением. Он позволил ей изучать себя какое-то время, прежде чем провести ладонями по гладким бедрам, чутко уловив, как они от этой ласки покрылись мурашками, а после сдавил, крепко сжал и поднял чародейку, усадив на себя. Пронаблюдал, как в первый миг она задохнулась, запрокинула голову и закусила губу, а затем потянул снова вверх и вниз, пока в плечи не уперлись узкие ладони, а острые ноготки не вдавились в кожу. О страсти чародейской не впустую болтали и не зря говорили об огне, что так умел отзываться, — сам воздух в пламени сгорал, и для дыхания его почти не оставалось.
В комнате будто светлее становилось, а я ощущала себя совершенно без сил, но такой сытой, такой довольной и расслабленной, что безумно удивлялась новому чувству. За все
