установленные правила, о которых его не предупредили. Наверное, если бы его сейчас спросили, почему от все более склоняется сделать свой выбор в пользу ершистой Рениты, а не милой и податливой девочки-мулатки, Таранис бы не смог. Но, увидев Рениту в ярком свете утра, он еще раз убедился, что под всем слоем ее прилизанных волос и старого, хотя и безупречно чистого покрывала, за нарочитой грубостью — скрывается нерастраченная попусту красота.

Марс раз за разом набрасывал сеть на чучело, мысленно вознося мольбы Аполлону, чтобы способствовал скорейшему выздоровлению Тараниса — ему не терпелось снова встретиться с ним в поединке, но уже в тренировочном. А еще ему хотелось забежать навестить нового друга — но он не знал, разрешено ли здесь такое.

Это в легионе было принято навещать своих товарищей, попавших «в лапы эскулапа», вселяя в них уверенность в том, что они нужны и не забыты. Он по себе помнил, как сразу оживлялась санитарная палатка, когда туда ненадолго забегала Гайя, принося ему и остальным его собратьям по несчастью то кулек из огромного лопуха с душистыми ягодами земляники, то полный шлем ежевики.

— Неужели в охранении ягоды собираешь? — недоумевали легионеры, удивляясь тому, что она находила время на такие приятные и полезные знаки внимания и немного жалели ее, лишающую себя даже кратких мгновений отдыха.

— Нет, они сами ко мне приползают! Я умею уговаривать, — смеялась в ответ Гайя, тогда уже декурион-разведчик.

А Марс, напоровшийся тогда боком на германский меч, после ее ухода думал, что его бы и не пришлось особо уговаривать, вздумай она предложить ему нечто большее, чем просто войсковая дружба.

На песок вышел дежурный наставник:

— Эй, ты, горе-ретиарий, иди-ка сюда!

Марс повесил сеть на чучело и мысленно прокрутил в голове события крайних суток — где он мог проштрафиться? Вроде после удачного свадебного выступления его даже сдержанно похвалил тот наставник, что сопровождал на выступление в дом Квинта Марониса.

— Живо обмойся, а то вонь от тебя, как от мула в упряжке. И идем со мной.

Марс не стал спорить, нырнул под ледяную струю водоразборника, с удовольствием смывая слой пота и песка, налипший на все его тело за несколько часов неустанной тренировки.

К его удивлению, перед центральной частью лудуса, где располагался таблиний ланисты, стояла та самая женщина, что столь безропотно отдала ему свое хлопковое покрывало.

— Красавчик, а ты не забыл свой должок? — она лукаво посмотрела на него, качнув тяжелыми золотыми серьгами в виде пчелок, видящих на ажурных цветках троянды, украшенных множеством крошечными рубиновых искр.

Он оторопел — а ведь и правда, покрывало стоило прилично. Конечно, его месячного жалования преторианского центуриона хватило бы и на несколько таких кусков заморской ткани, но вот стоя перед ней в образе начинающего гладиатора, он пытался найти выход из создавшейся ситуации. Но, как оказалось, у женщины в уме уже сложился свой план:

— Что же ты оробел? Или говорить можешь только с мечом в руке? — она провела рукой по его плечу, сбегая пальцами к груди, успев попутно нежно погладить шрам у него на груди. — Знаешь, я бы хотела взглянуть на твой меч поближе.

До Марса дошло, что же именно хотела от него странная визитерша, но он не мог сообразить, как все это будет выглядеть. Ясность внес ланиста, присутствующий беззастенчиво при этой встрече:

— Почтеннейшая госпожа Луцилла, позволь проводить тебя туда, где тебе будет удобно расспросить моего подающего весьма большие надежды гладиатора о чем тебе будет угодно.

Женщина кивнула, милостиво принимая его предложение, и ланиста провел ее, а следом наставник подтолкнул и Марса — во внутренние покои за атриумом. И за ними закрылась тяжелая резная дверь с медной ручкой в виде львиной морды.

Марс оглядел широкую кровать, заправленную тонким бельем и заваленную множеством подушек разного размера, перевел взгляд на Луциллу — и увидел, как она развязывает пояс столы.

— Ты оробел? Впервые видишь знатную женщину? — она поставила обнаженную коленку на край постели. — Иди ко мне. И убедишься, что тело патрицианки может быть даже горячее, чем у какой-то юной, но неумытой девчонки из зеленной лавки.

И Марс не заставил упрашивать себя дальше — нарочито медленно, давая Луцилле возможность остановить его, развязал сублигакулюм и положил ладони на ее полные, округлые груди. Женщина глубоко и прерывисто вздохнула — и скользнула по его груди и животу ладонями, спуская губами все ниже. Марс оторопел, потому что хоть и знал женщин, но такое видел в первый раз. И счел, что для центуриона-разведчика это тоже полезный опыт — а раз так, то следует воспользоваться моментом и изучить его до мелочей…

Расставаясь, Луцилла шепнула:

— Я в восторге от тебя… Ты занимаешься любовью, как будто идешь в свой последний бой, — чем оставила Марса в глубоком недоумении.

Нет, все же Гайя была понятнее и приятнее, при мысли о ней его сердце сжималось и начинало биться чаще. Он знал, что каждый прожитый день приближает их встречу, но впервые страстно не хотел этого — этот удушливый мир Лудус Магнус пугал его и сулил опасности для любимой.

Он даже не ожидал, что, находясь фактически в сердце города, может сталкиваться с ежеминутными угрозами своей жизни — и вовсе не на арене.

* * *

Таранис только вышел из валентрудия, пролежав там трое суток, еще бледный, с перевязанными ребрами, но уже полный решимости вернуться к тренировкам. Наставник ретиариев, тот самый склепоподобный негр, не возражал — только попросил быть осторожнее, чтобы вместо ускорения выздоровления не достичь вовсе обратного эффекта. Кельт кивнул — мол, не маленький и не впервые. Наставник, видевший его старые шрамы на груди, не стал спорить, и оставил их вдвоем с Марсом отрабатывать удары трезубца, пока он сам передохнет после длительного фехтования со своим любимым учеником, которому он, в отсутвии Тараниса, уделял вообще все свое время.

Но ни позаниматься, ни поговорить им толком не дали — четверо гладиаторов-гоплитов, сражающихся в тяжелом вооружении и поэтому кряжистых, широкоплечих, с длинными руками и бычьими шеями, направились прямиком к ним.

— Ну что, Таранис, побил тебя новичок? И сейчас забивает в песок. И ты это терпишь? Вроде раньше гордым был? Или это большая любовь? Видели-видели, в какой позе вы вернулись с той свадьбы. Не вас ли там заодно поженили, что так обнимались?

Кельт побледнел так, что татуировка стала главной чертой его лица, а чистые синие глаза стали темными, сине-черными и вплелись в общий узор на его красивом лице с точеными, жесткими чертами.

— Спокойно, — придержал друга за запястье Марс, понимая, что едва поднявшийся на ноги после ранения Таранис не сможет противостоять нападающим.

— Ну конечно, — хохотнул предводитель этой четверки. — Заступаешься за своего несчастного любовничка?

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату