пришел в себя, и к нему вернулась способность к анализу. По всему выходило, что она не такая уж сухая и расчетливая сука, а Джим для нее не опостылевший супруг, а по-настоящему дорогой человек.

– Дорогой Томас, я хочу заранее извиниться за то, что, в силу своих возможностей я… Ну, как бы вмешалась в вашу личную жизнь…

«Понравилось. Значит, хорошо сыграл, хотя местами казалось, что перегибаю. Не забыть смутиться, когда скажет, что подсматривала».

– Вы же знаете, что у меня есть сестра, Ирма?

– Да, мадам, я помню, – кивнул Брейн, стараясь предугадать, к чему она упомянула злобную лесбиянку.

– Нет, я не с той стороны начала. Не с той, дорогой Томас.

Мадам дотронулась до прически и поправила на коленях юбку.

– Хочу признаться, я получила доступ к записям службы безопасности и случайно… я хочу подчеркнуть это, дорогой Томас… случайно посмотрела видео с вашим свиданием… с той красоткой, в доме, который в роще…

Признавшись, мадам потупила взгляд, а Брейн вскочил и тут же сел, прошептав:

– Какой ужас…

– Нет-нет, прошу вас, не ужасайтесь, это было… Это было для меня как откровение, понимаете? Нет, вы не понимаете. Вы видите во мне какую-то извращенку, но нет, мне все понравилось – это было первобытно, мощно, великолепно!

Мадам всплеснула руками и замолчала, глядя на Брейна глазами, полными слез восторга.

– Я говорю об эмоциональной, художественной стороне вашего свидания, дорогой Томас! И да – я была потрясена. Я была потрясена, и я нуждалась в том, чтобы с кем-то этим поделиться, понимаете? Это переполняло меня, это рвалось наружу! – почти кричала мадам, отчаянно жестикулируя.

– Но вокруг никого не было… Няню и мужа я не считаю…

– Я понимаю, вас, мадам, – прошелестел Брейн, играя тонкую, понимающую натуру.

– Одним словом, я поехала к Ирме, своей сестре.

– Да, мадам.

– И я прихватила эту запись. Чтобы поделиться.

– Я понимаю, мадам.

– Я… я сказала ей: «Возможно, тебе и будет неприятно, но предлагаю посмотреть на соитие двух нормальных людей». А она сказала: «Мне даже слышать про это противно».

– А она…

– Она… Она не переносит мужчин и проводит время в обществе таких же, как она, – неполноценных.

– Понимаю, мадам, – кивнул Брейн.

– Она еще добавила, что я ее уже достала, что я не даю ей жить ее собственной жизнью. Вы должны понять, эти стычки у нас постоянно, и я никак не могу принять то, что она… То, что она такая.

– Понимаю вас, мадам, – снова кивнул Брейн, все еще не представляя, куда же вынесет его эта бурная река.

– И вот когда я уже была готова хлопнуть дверью, она вдруг говорит: «Ну давай я посмотрю вместе с тобой и сблевану прямо тебе на колени», – представляете?

– Увы, – развел руками Брейн.

– Я понимала, что она меня провоцирует и пытается вывести из себя, но я сказала: «А давай, сблевани!» И мы стали смотреть запись.

Тут Нарне потребовался перерыв, и она высморкалась в кружевной платочек.

– Поначалу я следила за ее ну просто каменной рожей, но потом снова была увлечена атмосферой этой видеозаписи. Я снова сопереживала. Потом гляжу, а она ехидно так ухмыляется. Я ей говорю: «Посмотри, какой ладный, мускулистый мужик! У тебя таких никогда не было!» А она говорит: «Вижу, что ладный, вижу, что мускулистый, – просто красавчик, аж тошнит!»

Она говорила, а Брейн кивал и менял выражение лица сообразно услышанному. Он сознательно чуть переигрывал, понимая, что сейчас эта женщина нуждается в ярких красках.

– И вот она мне заявляет: «Хочу тебя шокировать». А я стою в дверях и не понимаю, что она говорит. Я говорю: «Ты меня и так всегда шокируешь», а она отвечает: «Специально для тебя я пересплю с этим сладким, переспелым до тошноты мужиком, но с условием, что ты это также запишешь». Представляете?

– Э… Нет, – честно признался Брейн.

– Я уже договорилась с ней на сегодняшний вечер – все случится прямо у вас тут в номере. – Нарна обвела комнату руками с растопыренными пальцами, словно наводя на квадратные метры колдовские чары. – И вам будет комфортно – никуда ездить не нужно. И мне спокойнее – я ведь могу подождать тут рядом, прямо в профсоюзном офисе. У меня там полно незаконченной работы.

– Но… – начал Брейн, для которого финал речи президентши стал полной неожиданностью, однако она остановила его жестом.

– Томас, дорогой, если вы сделаете это – пусть с неизвестным результатом, – я буду вам очень благодарна и стану вашим другом. А если вам удастся направить ее в нормальное русло, ближе родственника, чем вы, у меня не будет! Я могу здесь все, понимаете? Не отказывайте, прошу вас…

– Я не отказываю, мадам. Ни в коем случае. Просто… Не хотелось бы нанести девушке какой-нибудь эмоциональной травмы, ведь они, эти самые… Они весьма ранимы.

– Хрен с ней, с ранимостью, Томас! Сделайте дело, как настоящий мужик, а комплексовать будем потом!

45

Темнело. Томас сидел на диване в полумраке, глядя в окно, где едва теплилось уличное освещение. Вообще-то оно светило в полной мере, такое скромное освещение и было предписано правилами – республика жила в режиме экономии.

Экономия касалась всего. К примеру, даже президент не ел мяса, хотя где-то на окраине выращивали докобов, животных с наибольшей скоростью роста мышечной массы, выраставших до товарного состояния за пару недель. Докобов забивали, мясо обрабатывали для «теплой заморозки» и контрабандой переправляли во внешний мир. Брейн узнал об этом у одного словоохотливого канзаса, который сам подсел к нему в общественной столовой во время ужина.

Поначалу Брейн не был склонен верить этому парню, который выглядел слишком непрезентабельно, однако от того несло каким-то пометом – явно не человеческим, да и говорил он довольно складно, так что можно и поверить в рассказанное.

Сейчас Томас снова пребывал в состоянии неопределенности, поскольку примерный срок исполнения данного Нарне обещания уже прошел, но он по-прежнему оставался один, продолжая скучать и не решаясь включить ТВ-бокс с закольцованными каналами, обновлявшимися не чаще двух раз в сутки.

Было уже совсем темно, и красноватая Бийо, здешняя двухнедельная луна, скрывалась где-то за низкими тучами. Он уже не мог разглядеть даже своей вытянутой руки, и пора было включать свет, однообразный канал ТВ-бокса и доставать из холодильного шкафа съестные припасы, которые всегда помогали, если не было алкоголя.

Неопределенность. Это худший кошмар разведчика, диверсанта или снайпера. Да и необязательно снайпера, а вообще.

– Как же вы все меня достали, уроды… – тихонько произнес Брейн. – И вы, местные уроды, и все те уроды, которые охотятся сейчас за мной снаружи.

Сказал – и стало легче. Томас даже улыбнулся в темноте и уже собирался встать с дивана, когда в дверь постучали. Нет, поскреблись.

Он поднялся, прошел к стене, чтобы включить свет, но в последний момент остановился и зажег небольшой ночник, выполненный в виде чаши с фруктами.

Потом открыл