В среднем Эммаре было открыто ещё три борделя, в нижнем Эммаре были открыты шесть борделей. Во внешнем Эммаре было открыто пять борделей. Уровень каждого из них соответствовал уровню места, в котором он был расположен.
Все дома удовольствий открывались на значительном удалении друг от друга. И если заведения в среднем и нижнем Эммаре приносили прибыль, причём огромную, то все бордели во внешнем Эммаре приносили стабильный убыток. Только закрыть я их теперь не мог, так как заведения были задействованы в схеме конспирации моих фанатиков.
Число моих фанатиков постоянно росло и ежедневно в наши ряды вливалось от двух до семи юношей и девушек. Уже через два месяца после первой вербовки, я не мог уделять большое количество времени на «обработку» новичков, поэтому из числа принёсших клятву верности были выбраны и посвящены в подробности четыре человека, подходящих на роль вербовщиков по складу ума и характеру. Они были буквально выдрессированы на промывание мозгов новым кандидатам, поэтому результаты были отличными. Им были даны имена Асмодей, Баал, Абигор и Белет.
Откуда я взял эти имена демонов, я точно и не помнил. Кажется, встречались в какой-то компьютерной игре, в которую играл в студенчестве. А может прочитал в книге? Неважно.
Организация сильно разрослась. Планы на ходу корректировались, поэтому вместо изначально планировавшихся трёхсот диверсантов, в моей организации сейчас было уже полторы тысячи душ.
Тысяча триста человек находилась в тренировочном лагере в долине Ригла. Они без устали тренировались и поднимали уровни, а также подвергались ежедневной пропаганде. Две сотни были раскиданы по внешнему и нижнему Эммару, выполняя задания и ожидая возвращения в лагерь.
Такое количество голов содержать было дорого, но теперь я мог позволить себе эти траты.
Кроме завербованных, в организацию вошли молодые оборотни, принёсшие мне клятвы верности, и Эдгар. Они переехали в лагерь вместе со своими детьми. Оборотни помогали в тренировках фанатиков, а также принимали участие во всей остальной жизни лагеря. Лохматые быстро прониклись идеалами, которые вдалбливались в головы людям, живущим в лагере, во время пропаганды. Тем более эти самые идеалы частично соответствовали условиям, из-за которых оборотни принесли клятвы верности.
В связи с размахом организации, ей понадобилось название.
Над названием я думал долго. Кто был моим противником? Санрия? Вроде бы она была моей целью, но не врагом, к тому же постоянно мелькали какие-то мелочи в Визалире. Санрия и Визалир? Да вроде непосредственно к государствам у меня прямых претензий не было… В какой-то момент я понял, что моим противником является Церковь Света. Именно их пропаганда вносит всё самое гнилое в жизнь общества, именно они притащили меня в этот мир, именно из-за их действий всё сложилось так, что погибла Амалия, именно их длинные уши торчат из самых проблемных мест и именно они где-то держат определённое количество трактатов Оскара, которые мне так нужны.
С этим умозаключением название родилось само. Назвал я свою организацию противопоставляя имени «Церкви Света». Так появился «Культ Теней». Да, название банальное, которое нехитро слизано из некогда прочитанного мной романа, однако, и «Церковь Света» не блещет оригинальностью, так что пусть будет так.
Чтобы в наших рядах случайно не оказались лазутчики, ведь помнить в лицо каждого члена Культа уже было невозможно, мы разработали опознавательный знак, который стал нашим гербом.
В этом вопросе мне помог старик Ибрагим — первоклассный алхимик сделал для меня специальную краску. При вливании маны в эту краску она начинала светиться и переливаться всеми цветами радуги.
Алхимической краской всем членам культа на левую грудь наносилась татуировка в виде двух змей, обвивающих меч, навершие рукояти которого выполнено в виде черепа. Сама идея символа была мной честно украдена с посоха Асклепия, просто сделал вид татуировки более агрессивным, заменив посох на брутальный меч.
В связи с тем, что я тоже периодически появлялся в культе, а также вёл пропаганду своим фанатикам, себе я тоже сделал татуировку. Только моя татуировка немного отличалась от остальных. Она представляла собой верхнюю часть татуировки членов культа, наложенную на щит. Дизайны обеих татуировок разработал тот самый художник, нарисовавший в моём кабинете паука и паутину.
После ночи с Кристис я не видел её год. Сама красавица пропала, а веде́ние дел аукционного дома передала новому управляющему и своему мужу. Но через год я получил приглашение от Корнела Хортбильда на посвящение в веру сына Кристис, Тита.
Когда я прибыл в имение Дюпон, там было немного народу. Присутствовали лишь самые влиятельные люди Санрии и высшие представители Церкви Света. Я, как и на королевском балу, был здесь не к месту. Многие непонимающе смотрели на мою персону, но судя по перешёптываниям одной пожилой пары, все решили, что меня пригласили из-за моих связей со вторым принцем.
С Кристис поговорить не удалось, потому что она везде ходила в сопровождении мужа, который, судя по виду, очень некомфортно себя чувствовал на мероприятии и желал свалить оттуда побыстрее.
Маркиза Дюпон немного изменилась внешне. Видимо, она ещё не до конца отошла после родов: было видно, что она с нашей последней встречи прибавила несколько килограммов, а её кожа не была такой же безупречной, как до беременности.
Посвящение проводил лично Претор Церкви Света Санрии. Ещё бы! Маловероятно, что маркиз Хортбильд согласился бы на меньшее.
После проведения ритуала, ребёнка положили в люльку, а гости приносили ему подарки и давали свои пожелания на будущее.
Я, подойдя к люльке, долго и внимательно смотрел на трёхмесячного мальчика. Это был мой сын, Тит Дюпон. Малыш был спокойным, не плакал при виде подходящих к нему гостей и с интересом смотрел на всё, что его окружало. У Кристис, как и у её мужа, глаза были голубыми, но этот мальчик изучал окружающий мир ярко-зелёными глазами. Такими же, как у меня.
Я оставил дорого́й подарок, пожелал ребёнку в будущем мирной жизни и отошёл в сторону, погрузившись в свои мысли.
Что я чувствовал к этому малышу? Ничего! Может быть, я такая бездушная скотина? А может быть, чтобы полюбить ребёнка, с ним нужно проводить время? Так или иначе, сейчас я испытывал к этому младенцу не больше, чем к любому другому. Я был не более, чем донором спермы для мамы Тита, поэтому отцовской ответственности за судьбу этого ребёнка не ощущал.
Во время моих раздумий ко мне подошёл Корнел. Он похлопал меня по плечу и сказал, что иногда я смогу видеть Тита, но никогда не смогу поиграть с ним, или
