Он говорил бескомпромиссным тоном командира. Большинство монахов кивнули и начали расходиться. Брат Лэк не сдвинулся с места, он стоял со скрещенными руками и смотрел на меня так, как будто я могла броситься вперед и накрыть аббатство огнём в любую секунду.
– Следуй за нами, – сказал мне Аркус, тон его был грубым, но не враждебным. – Брат Лэк, я буду признателен, если вы проводите меня и мисс Отрера до аббатства.
Он и еще один монах подняли брата Тисла. От меня не ускользнуло, как бережно и внимательно Аркус касается его – как будто он нес спящего отца. В каждом жесте сквозило уважение, даже любовь, и эта мысль почему-то наполнила меня ревностью. Давно уже никто не относился ко мне с такой нежностью.
Мужчины двинулись вдоль здания аббатства к лазарету. Я медленно последовала за ними, лодыжка заболела от напряжения и ночного холода.
Брат Лэк подошел ко мне, наклонился и прошептал мне на ухо.
– Тебе удалось обмануть брата Тисла, но я-то вижу тебя насквозь: ты – мстительная Огнекровная, ты хочешь уничтожить это место, где мы поклоняемся богу северного ветра. Я не знаю, как ты пробралась сюда, но обещаю: я не успокоюсь до тех пор, пока ты не вернешься в тюрьму, где тебе и место. Даже если мне самому придется отвезти тебя туда.
Его черные глазки яростно сверкали, и это лишний раз подтверждало, как он опасен. Да и делать ничего особенного не придется. Надо просто сообщить солдатам, где я нахожусь. Или, может, однажды ночью меня вытащат из постели, швырнут в повозку и отправят в ближайший гарнизон. Я ошиблась, позволив себе расслабиться и почувствовать себя в безопасности. Никогда мне не быть в безопасности с последователями Форса. Мне надо помнить об этом.
В дверном проеме аббатства появился Аркус.
– Заходи, – приказал он.
Мое время истекло. Ни сомневаться, ни ждать, пока заживут мои раны, я больше не могу. Я больше не хочу в тюрьму.
Я сбегу. Сегодня. Ночью.
Глава 6
В лазарете было тихо. Плотная тяжелая тишина заставляет вас фантазировать, что вы слышите невозможные вещи, например, как по подоконнику ползет паук или как в темноте шуршит хвостом по полу мышь.
Я лежала на своей кровати, притворяясь спящей, пока брат Тисл и сестра Пастель дремали на соседних койках. Аркус выбрал кровать, ближайшую к двери, словно стражник, охраняющий аббатство от моего опасного присутствия.
Сначала я боялась, что Аркус будет всю ночь бодрствовать и следить за мной. Но, посмотрев на меня холодным взглядом и приказав мне спать, он успокоился и лег в кровать. Он и не думал благодарить меня за помощь в спасении сестры Пастель, а, возможно, считал, что это я устроила пожар. Или ему было все равно. Он едва двигался и, казалось, очень устал, словно пожар отнял у него все силы.
Когда дыхание у всех стало спокойным и ровным, и только кашель иногда нарушал тишину, я подняла кожаные сапоги брата Тисла, которые были мне вполне по размеру. Сняла толстый плащ с крючка на стене и босиком на цыпочках подошла к двери.
Дверная ручка слегка скрипнула, когда я повернула ее. Застыв, я быстро взглянула на Аркуса. Он спал на боку, капюшон плотно прикрывал половину его лица. Разве он не мешает ему спать и дышать? Я подождала, затаив дыхание. Он так и не пошевелился, и я еще раз повернула ручку и открыла дверь.
Я шла на ощупь тёмными коридорами аббатства до арочной двери с восточной стороны и только потом надела сапоги и вышла на улицу, чтобы дойти по мерзлой земле до кухни. Там я нашла кожаную сумку и наполнила её яблоками и твердым сыром, взяла немного вяленого мяса, горстку орехов и семян, а также прихватила острый нож с деревянной ручкой и фляжку.
Я знала, что у брата Гамута возле кухни есть небольшая каморка, где он сушит и измельчает травы. Стеклянные бутылочки выстроились по полкам. Осмотрев их, я выбрала те, которые сочла наиболее ценными. Если бы у аббатства были какие-нибудь серебряные или золотые украшения – подсвечники или хоть что-то, что можно было бы продать, – я бы взяла их вместо бутылочек. Но я не видела ничего достойного, что можно было бы украсть.
Я нашла ещё одну сумку и до отказа заполнила её стеклянными бутылочками, тщательно заворачивая каждую в льняные бинты.
Когда я добралась до конюшни, лошади забеспокоились. Может, они все ещё чуяли дым, который висел в воздухе после пожара в церкви. Ярко-белый жеребец Аркуса был самым крупным. Он всхрапнул, забил копытом и сверкнул на меня горящим глазом. Я подошла к кобыле палевой масти, которая встретила меня влажным взглядом светло-карих глаз. Погладив её, я почувствовала облегчение – она не испугалась моего тепла. За несколько минут я оседлала ее.
Мы покинули конюшню и поехали на запад. Когда кобыла чуть привыкла ко мне, я уселась удобнее, распустила вожжи и слегка пришпорила кобылку, чтобы она поскакала быстрее. Прекрасное пьянящее чувство свободы захлестнуло меня. В ушах отдавался каждый вздох, я ждала преследования – окрика или топота копыт за спиной.
Но, как только мы пересекли западную границу, которую установил для меня Аркус, тихий лес заключил меня в свои объятия, словно старый друг.
* * *Кобыла шла меж высокими запашистыми соснами и голыми дубами и платанами, я позволила ей самой выбирать путь.
Мне хотелось выйти к портовому городу, где я смогла бы пробраться на корабль. Я знала, что Теврос находится на северо-западе от Темпезии, но не знала, как далеко отсюда. Пока я раздумывала, в каком направлении мне двигаться, желудок заурчал, напомнив о более насущных проблемах.
Я наклонилась к кожаной сумке, в которой лежали продукты и выругалась – её там не было! Должно быть, она выпала, когда я пришпоривала кобылку для скорости. Теперь в темноте сумки не найти. Изо всех сил я старалась не паниковать.
Если бы я умела контролировать свой дар, то можно было бы поохотиться и поджарить белку или зимнего зайца прямо на месте. Но о такой роскоши оставалось только мечтать. Можно было бы сделать ловушку, но у меня не было ножа, чтобы нарезать веток – он остался в сумке с едой. Я могла только надеяться, что дорога приведет к деревне.
Перед тем, как въехать в ущелье, мы остановились на ночь под навесом из сосен. Утром я смотрела, как восход солнца окрашивает мою кобылку в золотистый цвет масла, плавящегося на мягком ломтике свежеиспеченного хлеба.
– Я назову тебя Маслице, – сказала я лошади.
Она тихонько всхрапнула в ответ.
Пока Маслице ела
