— Что? Да о чем ты…

— Я не понимаю, так что не проси меня объяснить! — кричит Тати. — Просто послушай меня! В городе есть какой-то большой парк, а в нем будка, и там стоит девушка — мы должны туда отправиться и предупредить, чтобы их увели оттуда, увели! Они в опасности, он придет за ними, и у нас не так много времени, тетушка!

— Большой парк? Но тут их много… — она замолкает. Она знает, что это неправда. На самом деле в Мирграде только один по-настоящему большой парк. — Престол Мира, — говорит Ивонна. — Но кто там, Тати? Кого мы попытаемся спасти?

— Всех! — кричит Тати. — Всех до единого! У нас еще остался один шанс, но надо идти сейчас, сию секунду, немедленно!

Глубоко в иной реальности убежища Таваан идет вдоль ряда коек, смотрит на спящих братьев и сестер. Кто-то выглядит спокойным, кто-то — встревоженным, и на спящих лицах слабо отражается боль. Таваан глядит на них с некоторым удивлением — ибо она, хоть и является божественным воплощением сна, сама не спит по-настоящему и не видит снов. Как рыба не понимает воду, Таваан не понимает, в чем суть отдыха.

Она подходит к мягкому креслу Комайд и обнаруживает, что пожилая женщина не спит — сидит, ссутулившись, с полуоткрытыми глазами. Она вызывает у Таваан что-то вроде неприязни: ведь это Комайд предложила создать такое место, и хотя Таваан во многих смыслах богиня убежища, она одновременно его пленница, обреченная беречь спящих братьев и сестер, а также эти полсекунды жизни старухи, которые Мальвина скрутила петлей и преобразила, выйдя далеко за пределы положенного срока.

Таваан недолго наблюдает за Комайд, а потом спрашивает:

— Получится?

Комайд хрипло вздыхает.

— Олвос бывает непредсказуемой. Но она также решительна. Будет нелегко.

— Решительна?

— Она принципиальна, — уточняет Комайд. — Полагаю, Божество может позволить себе принципиальность, если никто другой не…

Комайд не завершает фразу. По другую сторону огромных деревянных дверей на дальней стене комнаты раздается шум: ужасно громкий лязг, как будто какая-то массивная машина только что безнадежно сломалась, ее шестерни обнажились, а шатуны лопнули пополам.

Звук гулко разносится по комнате. Спящие ворочаются в кроватях, ерзают и стонут.

Комайд и Таваан сидят неподвижно и прислушиваются. Больше звуков нет.

— Мне это не нравится, — говорит Комайд. — Это… нормально?

— Нет, — тихо отвечает Таваан. — Вовсе нет.

Сигруд смотрит сквозь огонь на женщину. Она та самая, которую он повстречал за стеной, но теперь странно изменившаяся. Не считая перемен в одежде, при взгляде на нее он чувствует странное головокружение, как будто смотрит вниз с края утеса.

— Ты… Олвос? — говорит он.

Она улыбается ему.

— Да, дорогой. Хочешь табака? Или чаю? — Она взмахом руки указывает на каменный стол позади себя, где разложены несколько странных предметов, которые при свете костра он не может разглядеть как следует.

Сигруд задумывается о последствиях поглощения чего-нибудь, предложенного Божеством.

— Мне и так хорошо.

Она пожимает плечами.

— Как скажешь.

— Ты просто меня впустила? Взяла и впустила?

— А ты что же, думал, будешь прорываться через каждый барьер, раз за разом? Полагаю, ты бы так и поступил, если бы мог потратить на это несколько десятилетий. Хотя я впечатлена. Большинство незваных гостей не добираются до стены. Большинство и до поляны не доходит. Задолго до нее что-то заставляет их повернуть назад. А ты вторгся, совершенно не подозревая ни о каких опасностях. — Она смотрит на него, ее яркие медноцветные глаза сияют. — Забавно, не правда ли? Так-так. Позволь взглянуть на тебя. Почему бы тебе не перейти на мою сторону у костра? Я не кусаюсь, честное слово.

Он колеблется.

— Я понимаю, твои предыдущие встречи с Божествами не принесли ничего хорошего, — с теплотой говорит она, — но, хоть меня не назовешь целиком и полностью приятной или доброй, я не замыслила против тебя дурного на время этой праздной беседы, Сигруд йе Харквальдссон.

Сигруд нерешительно обходит костер, и, хотя ему по-прежнему не хочется сидеть рядом с Божеством, он позволяет себе опуститься на бревно справа от нее.

— Ты и впрямь похож на короля из былых времен. Я их помню… — говорит она. — Отважные, свирепые и безжалостные. Жизни их были не длинней, чем у болотной мухи. Каждый настругал кучу младенцев, хотя лишь горстку — по обоюдному согласию. Я рада, что те дни остались далеко-далеко позади.

— Олвос, — говорит Сигруд. — Я… я чувствую, что должен сообщить тебе о природе моего визита, который отличается особой сроч…

Она машет рукой.

— Да-да-да. Ты здесь, чтобы попросить меня вступить в начавшуюся войну и установить мир, верно? Прихлопнуть ваших врагов, как мух, да? Я в курсе всего этого, и вы получите мой ответ в свое время.

— Ты знала, зачем я приду?

— О да, — мягко говорит она.

— Но как?

Она смотрит на Сигруда с чем-то вроде внезапного беспокойства о его интеллекте.

— Ты ведь знаешь, что я Божество, верно?

— Я имел в виду…

— Я слежу за всем издалека, — говорит она. — Я в курсе вашей ситуации. Кроме того, в ту же секунду, когда ты пришел сюда и оказался в моих владениях, внутри меня, я очень многое о тебе узнала.

— Так ты знаешь про детей?

Она кивает.

— И враг… он…

— Ты можешь назвать его имя здесь, — говорит Олвос. — Он сюда не проник. Пока, по крайней мере.

— Ноков, — говорит Сигруд. После стольких дней, когда он страшился произнести это имя, странно слышать, как оно звучит. — Ты о нем знаешь?

— Да.

— Но… но если ты знаешь об этом, знаешь, как все ужасно, то почему не…

— Я же сказала, что вы получите мой ответ в свое время, — повторяет она. — В этих переговорах все карты в моих руках, дорогой. Пожалуйста, не спеши. Ты уверен, что не хочешь табака?

— Нет, — говорит Сигруд расстроенно. — Нет, мне не нужен табак. Значит, мое появление тут входило в твои планы?

— Не совсем. Я наблюдала за событиями уже довольно долго, — отвечает Олвос. — И должна признаться, что все получилось в основном, как я и ожидала — не совсем утопия, но и не новый Миг. Не очень-то хорошо, но и не очень плохо.

— Если ты об этом знала, — говорит Сигруд, — если ты знала, что все это произойдет, почему… когда вы встретились с Шарой здесь, после Мирграда… почему ты ее не предупредила?

— Почему я не сказала ей, что существует небольшая армия неимоверно могущественных и очень податливых людей, которых можно заграбастать в любой момент? Почему я ничего не сказала тому самому человеку, что нацелился побыстрее попасть в правительственную верхушку и обладал единственным инструментом, позволяющим контролировать и уничтожить эту армию? — она язвительно смеется. — Мне, знаешь ли, показалось, что из этого не выйдет ничего хорошего.

— Ты ей не доверяла.

— Шара — лишь человек, — говорит Олвос. — Один человек, который собирался иметь дело со многими крупными людскими учреждениями. Не все люди, как ты и сам узнал, доброжелательны. Я решила, что будет