Мир меняется…

Он открывает глаза. Он думал, что окажется в баре или чьей-то комнате, но… похоже, это подвал. Тусклый подвал с одним столом и одним стулом.

На стуле сидит сайпурец и хихикает, но понятно, что это происходит не по его воле: глаза у него остекленели, по подбородку течет слюна. Несмотря на это, у него вид солдата, как и у женщины, которая стоит у него за спиной с пустым шприцем в руке. Они оба в тюрбанах, что типично для военных, но к тому же они подтянутые, мускулистые, как люди, которые делают из собственных тел оружие, в особенности женщина: в ее жестком, мрачном лице и янтарно-золотистых глазах есть нечто, свидетельствующее об опыте командования и смертоубийства.

Мальчик глядит на них. Но потом женщина со шприцем делает кое-что очень странное: она смотрит ему в лицо с таким видом, словно за что-то извиняется. Это должно быть невозможно — когда мальчик перемещается, он становится воплощенным смехом, духом веселья, невидимым для смертных глаз, — но эта сайпурская женщина просто улыбается ему с оттенком сожаления и говорит:

— Привет.

— К-как? — спрашивает мальчик.

— Он подумал, что, если заставить тебя все время прыгать, в конце концов ты окажешься здесь, — объясняет женщина. — Просто нужно было принудить кого-то смеяться достаточно долго.

Затем мальчик чувствует нечто покрывающее одежду обоих людей: силы, замыслы и структуры, вплетенные в ткань.

Мальчик моргает. Два солдата носят защитные чудеса, божественные чудеса, но они такого типа, которого он никогда раньше не видел. Так кто же мог их сделать?

Сайпурская женщина смотрит на что-то позади мальчика.

— A-а. Ну да. Значит, все в сборе.

Мальчик оборачивается.

Позади него стена тьмы — не теней, но самой ночи, стена огромной, бесконечной черноты, пронизанная холодно сверкающими звездами…

Из темноты доносится гулкий голос, такой же холодный, как свет звезд:

— ГДЕ ОСТАЛЬНЫЕ?

Мальчик кричит.

Грохот, рев, и поезд выходит из туннеля.

Сигруд просыпается. На то, чтобы вспомнить, где он и что происходит, уходит больше времени, чем положено. Он трет глаз и оглядывается на других пассажиров поезда — все они отдыхают или скучают. Игнорируют его, думая, что это еще один безработный докер-дрейлинг в синем бушлате и вязаной шапке.

«Как странно, — думает он, — надевать цивилизацию опять, словно старый жакет, который без толку висел годами в дальнем углу чулана». Возможно, цивилизация никогда по-настоящему не подходила Сигруду, но он должен подстраиваться под нее сейчас, после стольких лет в диких землях. И после того, что произошло в Вуртьястане более тринадцати лет назад, он все еще в розыске. Как человек, который когда-то работал на Министерство иностранных дел, он прекрасно знает одно: министерство ничего не забывает.

И не должно забывать. Он помнит тот момент, как смутные тени и крики — он бредил от горя и ярости после того, как убили его дочь, — но фрагменты произошедшего в форте Тинадеши все еще ярки и горячи в его сознании.

Схватить солдатский меч, отсечь чью-то руку ниже локтя. Вырвать у другого человека винташ со штыком и вонзить ему же глубоко в живот.

«Я даже не знал их имен, — думает он, ссутулившись. — И до сих пор не знаю».

Поезд мчится дальше.

Когда Сигруд работал оперативником на Континенте, понадобились бы две-три недели, чтобы добраться от окрестностей Мирграда в Аханастан. Сегодня кажется, что можно просто купить билет, пойти на вокзал — и весь мир будет перемещаться вокруг тебя, пока ты не окажешься там, где хочешь быть, через считаные дни.

Он сосредотачивается на своей цели. «Аханастан, — думает он, вспоминая прочитанное в газетах. — „Золотой отель“».

«А потом что?» Что ему там делать?

Сигруд смотрит на свое отражение в оконном стекле. «То единственное, что я еще умею».

Сигруд йе Харквальдссон неотрывно глядит на свое отражение. Видит шрамы, морщины, мешки под глазами. Спрашивает себя, хватит ли ему сил. Прошло много лет с той поры, как он занимался оперативной работой, — больше десяти лет.

Возможно, это глупо. Возможно, он старый пес, который упорствует, заявляя, будто может выполнять старые трюки.

Но есть в его лице кое-что любопытное — то, что волнует его вот уже некоторое время, то, о чем он пытался не думать. Однако теперь, когда вокруг то и дело появляются зеркальные поверхности — ведь в лагере лесорубов зеркала попадались нечасто, — он понимает, что с его внешним видом кое-что не в порядке.

Лицо в отражении — это не лицо пожилого человека. Он выглядит почти так же, каким помнит себя перед уходом в бега: средних лет, покрытый шрамами и суровый — но все-таки средних лет. А ведь Сигруд уже миновал средний возраст.

Может, это всего лишь хорошая наследственность. Но, может, и нет.

Потом на горизонте появляется Аханастан. И Сигруд мгновенно забывает о своих тревогах.

— Ох, — шепчет он, — клянусь морями…

Когда Сигруд впервые попал в Аханастан больше тридцати лет назад, город показался ему одним из самых впечатляющих метрополисов, какие только существуют в мире (не считая Мирграда и Галадеша, разумеется). Но в то время большей частью он все еще представлял собой морской порт, где много места занимали промышленность и военщина, — иными словами, тут было грязно, сыро и опасно. В нем уже тогда возвели несколько небоскребов, зданий высотой в четырнадцать, пятнадцать и даже шестнадцать этажей, монументальных достижений архитекторов тех дней, и все соглашались, что на Континенте и впрямь наступила заря грядущего.

Но, по мере того как поезд Сигруда приближается к колоссальному скопищу башен на берегу океана, он понимает, что архитекторы и промышленные магнаты тридцатилетней давности понятия не имели, что готовит им будущее.

Он пытается сосчитать этажи. Возможно, тридцать, сорок или даже шестьдесят? Сигруд не может в это поверить, не может объять массивные постройки из камня и стекла, которые стоят у моря, такие ровные и безупречные, и солнце пятнает их силуэты с зубчатым верхом. Одни высокие, прямые и квадратные, другие похожи на огромные клинья, на сырные ломти из гранита и стекла, но есть еще такие, которые выглядят как гигантские металлические шесты, серебристые и мерцающие, со всех сторон испещренные многочисленными рядами окошек. Через сельскую местность по направлению к этому скопищу зданий сбегаются бесчисленные сверкающие речушки: но, приглядевшись, Сигруд постепенно понимает, что это рельсы: наверное, сотня или больше железнодорожных путей переплетаются и сливаются, пока в конечном итоге все они не объединяются друг с другом в Аханастане.

На северо-западе виднеется что-то еще более странное: сверкающая металлическая конструкция, которая выглядит почти как линия электропередачи — огромные провода, прикрепленные к шестам, только вот они слишком высокие… и похоже, что по проводам перемещаются маленькие кабинки. Он не может толком разглядеть их с такого расстояния.

Сигруд снова поворачивается к огромному городу впереди.

«И я, — думает дрейлинг, — должен отыскать убийцу