Весь мокрый, Сигруд подползает к высокой садовой изгороди и через просвет в ней смотрит на огромный дом по другую сторону. Он сидит там на корточках целых двадцать минут, внимательно наблюдая. Окна дома темные и пустые. Он никого не видит. Наверное, подготовленных агентов слишком мало, чтобы кто-то из них тратил время впустую в доме мертвого политика.
Он окидывает дом критическим взглядом. Ручей протекает по восточной части поместья, и большое тиковое дерево стоит очень близко от окон второго этажа. Забраться на него и запрыгнуть внутрь? Но если никто не охраняет помещения, отчего бы просто не войти через заднюю дверь…
Сигруд медленно подбирается к дворцу Комайд, прислушиваясь, не щелкнет ли где-нибудь несвоевременно ветка, не зашуршит ли листва. Потом бросается через задний дворик, приседает у стеклянных задних дверей и прислушивается.
Ничего. Тишина.
Он достает отмычки и принимается за работу. Замок слабый, и через несколько секунд дрейлинг уже внутри, аккуратно закрывает за собой дверь.
Сигруд поворачивается, чтобы осмотреться. Потом в недоумении таращится.
Вестибюль огромный и достаточно грандиозный, чтобы сбивать с толку, — но на самом деле поражает то, что он совершенно, абсолютно пуст. В поле зрения ни единой табуретки, и на стенах ничего, не считая штор на дальних окнах и маленького круглого зеркала, которое свисает с одной из колонн.
«Они вывезли все ее вещи?»
Прислушиваясь, не раздастся ли звук шагов, Сигруд крадется к главному коридору. Пол отделан розовым мрамором, а стены — деревом, окрашенным в мягкий зеленый цвет, с алым карнизом и ярко-золотыми газовыми рожками. Наверное, здесь раньше было бесчисленное множество картин, некоторые из них огромных размеров — он видит следы от крючков, — но теперь их тоже нет.
«Я и впрямь почувствую себя полным идиотом, — думает Сигруд, — если окажется, что я рискнул своей шеей, чтобы вломиться в пустой дом. — Он втягивает воздух сквозь зубы. — Но если он пуст… тогда зачем его вообще охранять?»
Он молча, тихо идет по главному коридору и заглядывает в первые несколько дверей, за которыми видит гостиные, игровые, библиотеки и прочие комнаты — по крайней мере, он так предполагает, потому что все они пусты.
Это вдвойне сбивает с толку: Сигруд не просто изумлен тем, что дом пустой и нет никаких признаков того, что недавно здесь находилась мебель, он еще и не представляет себе, как Шара могла здесь жить. Она всегда испытывала сильную неприязнь к большим, просторным помещениям. Она никогда об этом не говорила, но Сигруд подозревал, что дело в тренировке: в большой комнате тебя может увидеть издалека множество людей, а вот ты, возможно, не увидишь всех.
Что еще более странно — где ее книги? Шара любила книги почти что больше всего на свете. Как человек, которому иногда приходилось перетаскивать ее пожитки, Сигруд — и в особенности его поясница — может это подтвердить.
Тут у него появляется идея. Он возвращается туда, откуда пришел, и идет к столовой. «Не в одной из этих больших, просторных комнат… Но, возможно, она жила в…»
Пересекая вестибюль, он застывает.
Припадает к полу, бросает взгляд через плечо. Ждет. Следит. Но ничего не происходит.
Он готов поклясться, что видел движение перед колоннами у двери. Может, даже чье-то лицо. Но кроме него в вестибюле только газовые рожки, шторы и зеркало, которое все еще висит на одной из колонн у входа.
Он смотрит в зеркало. «Может, я мельком увидел собственное отражение».
Это, конечно, не исключено. Хотя под таким углом он вряд ли мог увидеть самого себя в зеркале…
— Хм, — тихонько произносит Сигруд.
Он пытается сосредоточиться на поставленной задаче. Но каким бы невозможным это ни казалось, часть его настаивает, что в зеркале на миг мелькнул кто-то другой: женщина, сайпурка, с жестким смуглым лицом и золотисто-янтарными глазами.
Он идет вперед, внимательно разглядывая зеркальце. В нем отражается только пустой вестибюль и покрытое шрамами лицо самого Сигруда. Хмурясь, он уходит в столовую.
Там тоже пусто, но не совсем: в комнате есть маленький стол и четыре стула. Он видит на столешнице пятно чего-то съедобного — наверное, капля варенья. Похоже, этот стол использовали на протяжении последних месяцев.
Он отправляется к лестнице для слуг и идет вниз.
В этой части дома, ниже господских покоев, нет и следа грандиозной демонстрации богатства и власти. Белое дерево, потертые ступени и скрипучие деревянные двери. Он знает, что эти помещения предназначены для слуг, так что они должны быть куда меньше, теснее и укромнее.
«Другими словами, — думает он, — Шаре здесь понравилось бы куда больше».
На последней ступеньке он вытаскивает водонепроницаемый фонарик. Включает, направив луч на пол. Открывает и освещает покои для слуг.
Первым делом он видит длинный коридор, но, в отличие от других, не пустой: вдоль стен выстроились высокие книжные шкафы, и каждый забит толстыми, древними томами. Сигруд идет по коридору, светя себе фонарем, и видит, что каждая комната для слуг — маленькая, с единственной дверью — также заполнена книжными шкафами, не говоря уже о бесчисленных мягких креслах и столиках, покрытых старыми чайными салфетками.
Он подходит к одному столику и берет салфетку. Она старая, мятая, в пятнах — ее явно следовало бы сменить и отправить в стирку, но человеку, который здесь жил, явно было не до этого.
Он прижимает салфетку к лицу и нюхает. Сильные ароматы чая бьют в нос: сирлан, почо, жасмин.
Его глаза наполняются слезами.
— Привет, Шара, — шепчет он.
* * *Чуть меньше чем в пятистах милях к северу, по другую сторону Южных морей, в темном подвале небольшого, но хорошо охраняемого дома в Аханастане, капитан первого ранга Кавита Мишра барабанит пальцами по столу и морщится.
«Хм. Это плохо, — думает она».
Она смотрит на зеркала перед собой. Их всего шестьдесят одно, разных размеров, все висят на плесневеющей кирпичной стене подвала. Здесь довольно темно, горит одна свечка; но, несмотря на недостаток освещения, шестьдесят зеркал отражают вещи, которые на самом деле не могут отражать.
В большинстве — пустота. В других — залы заседаний, дверные проемы, коридоры, спальни, гаражи, а одно отражает линзу телескопа, направленную, похоже, на балкон квартиры по другую сторону улицы. Зеркало находится так близко к телескопу, что Мишра может заглянуть в него и увидеть увеличенные окна той квартиры.
Все это невозможно, разумеется. Не существует никакого разумного, логического объяснения того, почему, к примеру, одно зеркало отражает лесную дорогу, когда рядом с его поверхностью и в помине нет лесных дорог. Оно должно отражать Кавиту Мишру, которая сидит за
