Носов даже не пытался как-то справиться с музыкой. Он думал о том, что не мешало бы убавить громкость подаренного Максом плеера. Был уверен, что где-то остановился на привал, вставил в уши амбушюры и наслаждается композицией, пришедшей из безоблачного довоенного прошлого.

Только вот место для отдыха он выбрал какое-то странное. Храм не храм… Тюрьма не тюрьма… Помещение выглядело как станционный зал станции «Улица Подбельского», даже ряды клеток были на своих местах, но они пустовали, и лишь по залу плавали сгустки фиолетового тумана. А еще потолки… Составленные из полосок сайдинга, они были расписаны библейскими сюжетами.

Авраам, приносящий в жертву Исаака. Выходящий из пещеры Лазарь в своем погребальном саване. Тайная вечеря. Падение стен Иерихона. Змеи, жалящие непослушных спутников Моисея по пути из Египта в землю обетованную.

Поначалу Носов не заметил в этих картинках ничего необычного, каждый из сюжетов был в той или иной степени ему знаком. Вместе с тем чем дольше всматривался Николай в картины, тем больше понимал – с Писанием они имеют очень мало общего. Может быть, даже совсем ничего не имеют.

Не было ангела, удержавшего руку Авраама. Жертвенный нож беспрепятственно вонзился в грудь Исааку, и тот дергался в предсмертной агонии.

Лазарь, проведший в могиле четыре дня, хоть и воскрес, но сотворенное Христом чудо не распространилось на внешний вид друга Спасителя. Лицо его и руки покрывали черные с зеленой каймой трупные пятна.

Медный змей, сделанный пророком Моисеем, вместо того чтобы спасать евреев, ожил, сполз со своего шеста и присоединился к другим гадам.

Тайная вечеря также была далека от канонической. Фразу Иисуса о поедании его плоти и питии крови апостолы восприняли буквально. Они бросились на Учителя, впивались в него зубами и рвали на куски. В глиняных, стоящих на столе мисках лежали куски плоти, а кубки были доверху наполнены кровью.

Священнослужители, вострубившие, согласно Библии, в рога у стен Иерихона, держали у губ не рога, а хвосты рептилий с чашевидными капюшонами и разинутыми ртами-щелями…

– А чекету чекси фори ю рамамба хару мамбурум, – пропел Вездеход, которого эти странности не удивили – он просто их констатировал. – И все-таки, где я?

Ответа не было. Попытки привязаться к реальности не давали результатов. Голова, наполненная кусочками мозаики, состоявшими из каких-то выкриков, угроз и заманчивых обещаний, была не в состоянии думать, анализировать. А тут еще и песня, которая то затихала, то начинала молотить кувалдой по барабанным перепонкам. К тому же карлик чувствовал, что его начинает клонить в сон.

Может, стоит отдохнуть, и тогда… Возможно, сон поможет ему стать тем, кем он был раньше, и позволит вырваться из кошмарной, богохульной интерпретации Берилага?

Николай смежил веки.

– Спишь? Ну-ну… Смотри, главное не проспи.

Вездеход открыл глаза.

Голосом Макса Добровольского говорил Челпан, в упор смотревший на карлика. Он сидел у костра с дырой на груди, проделанной катаной. Толстяк был не один. Рядом с ним грелся Фикса, который устроил на коленях свою отрубленную голову. В здоровой руке он держал отрубленную и старательно гладил ее скрюченными, неподвижными пальцами свои волосы. Глюк пытался курить, однако затянуться как следует мешала рана на горле – дым самокрутки тут же выходил через нее. Спица стоял, опершись рукой на плечо своего закадычного дружка Бурого, и задумчиво смотрел на огонь, из его шеи торчала деревянная игла. Бурый ковырялся пальцами в дыре на животе, то ли пытаясь вытащить оттуда пулю, то ли просто интересуясь анатомией огнестрельного ранения.

Все, кого встречал Носов в последнее время, все, чьи смерти он видел, для чего-то собрались вместе.

– Что вам надо?

– Скрасить твое одиночество, – улыбнулся Челпан. – Согласись, что без нас, твоих компаньонов, здесь довольно скучно.

– Унылый туннельчик, – поддакнула, не открывая глаз, голова Фикса. – А главное, уж не знаю, заметил ли ты это – из него нет выхода.

– Ты ведь проводил нас в последний путь, – продолжил Спица. – Любезность за любезность. Теперь мы провожаем тебя.

Глюк попытался внести свою лепту в разговор, но из раны на горле вырвалось только сипение. Глюку пришлось прикрыть ее ладошкой.

– Услуга за услугу.

– Эт верняк, – взял слово Бурый. – Кви про кво. Вот те на! На этом свете я знаю латынь!

Носов осмотрелся. Станционный зал исчез. Мертвецы были правы – теперь он находился в туннеле, заваленном с обеих сторон. Музыка стихла, голова раскалывалась от боли, саднило грудь. Боль обычно была предвестником возвращения в реальность, но компания у костра не исчезала. Все пятеро смотрели на Вездехода, словно ожидая от него чего-то.

– Я ничего не помню. – Карлик не нашел лучше, кроме как пожаловаться на галлюцинации. – Что случилось?

– Ты расстался с нами на перегоне у «Комсомольской», – сообщил Бурый. – А уж что было дальше… Извини, не знаю. Я умер…

«Комсомольская»… Что он делал на «Комсомольской»? Играл в шахматы. Точно – с Белкиным. Потом…

Вездеход собирался сжать виски ладонями, чтобы собрать мысли воедино, и увидел рану на руке. ЧК! Комендант Берилага его пытал и… Темнота. А потом – псы-мутанты и люди, хотевшие взять его живым. Значит, все-таки взяли.

Карлик так увлекся сбором обрывков воспоминаний, что не заметил, как исчезли мертвецы и погас костер.

– Замуровать живьем! – прозвучало откуда-то из темноты. – Именем коммунистической партии! Пусть сдохнет там, где родился! На «Полежаевской»!

– Уверен, что он не будет там одинок: безумие рано или поздно составит ему хорошую компанию.

– Какое-то время будешь видеть розовых слонов, но потом начнется ломка. Пара доз поможет тебе какое-то время справляться с ней, а уж потом…

Носов понимал, что вот-вот вспомнит все, что с ним случилось, но…

– А чекету чекси фори ю рамамба хару мамбурум!

Музыка вернулась. Вспыхнул огонь. Мертвецы появились снова. Только теперь они не жаждали вступить разговор, а лежали вокруг костра ногами к огню, образовывая жуткий цветок с пятью лепестками.

– Заткнись! – потребовал карлик у мелодии, мешавшей сосредоточиться. – Я послушал тебя всего один раз. Почему привязалась?!

В ответ, будто назло Носову, громкость композиции увеличилась. Костер потух, но перед этим Вездеход успел заметить свой рюкзак и картонную коробку с двумя шприцами.

Встав на четвереньки, Николай подобрался к рюкзаку и вытряхнул его содержимое на землю. Фонарик и плеер. Вот то, что ему сейчас надо. Просто позарез. Без плеера никак. Носов хихикнул и тут же вздрогнул от вспышки боли, пронзившей мозг. Когда спазм немного стих, попытался включить фонарик. Нажать на кнопку удалось с третьего раза – руки тряслись, на лбу выступила холодная испарина, а во рту пересохло так, что язык царапал небо как рашпиль.

Вот она, та самая ломка, о которой говорил голос из мрака. Ему вкололи какую-то мерзость, а сейчас ее действие заканчивалось.

Подтверждением этой догадки стал новый приступ боли. Розовые слоны ушли, но их ноги оставили в мозгу