Отец Илона был создателем теории связи памяти с телом – концепции, теперь уже прочно усвоенной массажистами. Но еще тридцать лет назад эту идею, разумеется, сочли шарлатанством. Отец утверждал, что стимуляция каждого сантиметра тела приводит к возбуждению памяти, которой обладает только этот конкретный фрагмент, и что на поверхности тела есть точки, активирующие волны воспоминаний. Он исследовал это на сотнях людей и создал многомерную карту, потому что открыл, что сенсоры памяти находятся не только в поверхностном слое, но также в слоях более глубоких, поэтому модель кожной памяти должна быть многомерной.
Со временем сделалось общепризнанным фактом, что тело сохраняет память о пережитых событиях и опыте, хранит их в себе, словно в архиве. Никто уже не отрицает ни очевидные достижения науки под названием сомология, ни фундаментальный закон, названный именем отца Илона, Тео: чем глубже слои мышц тела и чем они ближе к солнечному сплетению, тем старше воспоминания. Сегодня врачи, особенно массажисты и психотерапевты, повсеместно пользовались картами тела, зная, что при помощи нажатия на соответствующие точки и их массажа можно высвободить любые, даже самые незначительные воспоминания.
Отец Илона работал таким образом с Монодикосом. Тогда Монодикос еще говорил. Но что услышал Тео, какие у Монодикоса были воспоминания? Отец делал какие-то записи, но наверняка не оставил их сыну. Может, они были уничтожены? Может, уже и не надо, чтобы кто-либо знал, откуда взялся Монодикос и кем он был. Может, лучше вообще не задавать себе этот вопрос, потому что у него не должно быть никакого прошлого. История Монодикоса начинается с того дня, когда его нашли в пустыне – триста двенадцать лет назад.
Но Массажист Илон на своей личной карте-теле, той, которая лежала под покрывалом на веранде, той, которая досталась ему от Тео, той, которую унаследует однажды Ореста, видел, что́ оставил ему отец: океан знаков, лишенных содержания, всевозможные комбинации – от альфы до омеги.
Весна
Весной Филиппа окончательно переселилась к ним. В ванной сушилось ее белье, вид которого всегда смущал Илона. В холодильнике у нее была своя полка, на которой стояли контейнеры с антигистаминной едой. На рассвете Филиппа уходила на работу (Илон до сих пор не знал, чем она занимается, женщина неизменно уклонялась от ответа). Виделись они редко, раз в неделю, в выходной, когда все вместе обедали. Ореста успокоилась, хорошо училась, через год должна была сдать экзамены, после которых собиралась продолжить образование на более высоком уровне, но девочкам требовалось больше баллов, чем мальчикам, и для них всегда не хватало мест. Однако Илон надеялся, что его статус поможет ей получить возможность учиться дальше. Что он сделал для этого? Решился и попросил о протекции главного рекона. Тот понимающе покивал. Вроде бы он был настроен доброжелательно. Лишь его жесты выдавали едва заметное чувство превосходства: у него-то самого трое сыновей – все они готовятся стать реконами, а один в будущем займет отцовскую должность.
Илон видел главного рекона почти ежедневно. Высокий мужчина с седой бородой, никогда не проявлявший никаких эмоций. У них у всех теперь было много работы, потому что, как выяснилось, Монодикос в этом году хуже приходил в себя, раны не заживали так быстро, как прежде. Главный рекон велел провести подробное обследование. Подозревали инфекцию, но не знали, как ее лечить. Вообще до сих пор никто не осознавал, что у Монодикоса может быть какая-то инфекция. Илон старался массировать очень нежно. Порой он так боялся дотронуться до этого исхудавшего искалеченного тела, что ограничивался обычным успокаивающим поглаживанием. Сейчас фармацевты изобрели новые компрессы из северного мха, который оказывает регенерирующее и стимулирующее действие. Каждое утро они превращали Монодикоса в темно-зеленую замшелую статую, перед которой ставили мисочки с ароматическими эссенциями, способствующими излечению. Илон всю весну дорисовывал на своей карте-теле новые значки. Там, где Тео таинственно начертал «детство-вода», его сын Илон дописывал – «порванная двуглавая мышца», там, где значилось «вид черных солнц», добавлял «порванное ахиллово сухожилие», под маленькой надписью «мать» (со знаком вопроса) – «кровоподтек над ягодицами» (сильный, фиолетовый, заживавший несколько месяцев и все еще не исчезнувший), рядом со словами «попутчики», «белый рассвет над океаном», «посадка» – «сломанные кости пясти левой ладони», «вывих голеностопного сустава», «раздробление коленной чашечки», «внутреннее кровотечение» (для этого у него имелся специальный значок), «повреждение поджелудочной железы». Скоро резиновая фигура полностью скроется под этими рунами боли.
В последние годы Возвращение систематически запаздывало, но незначительно, на секунды. Это очень беспокоило реконов, хотя во время ежегодных трансляций в Великий день, когда камеры всего мира, нацеленные на ладони Монодикоса, ждали первого движения его пальцев, это казалось незаметным. Осознавали ли это запаздывание толпы зрителей по всему миру? Илон полагал, что нет, официально никто ничего не замечал. А если даже и замечал, об этом не разрешили бы говорить и публично не объявили бы. Впрочем, люди были слишком сосредоточены на ожидавшей их в холодильниках еде, на свечах, готовых зажечься от одной обычной спички, на настраивании инструментов, чтобы в семейном кругу сыграть и спеть наконец: «Пришел гость в наш скромный дом». Только реконы отдавали себе отчет в затянувшихся мгновениях, в слабости первых нервных импульсов, измерявшихся тончайшей аппаратурой, полной медных проводков и ламп. Илон боялся, что однажды ничего не получится и Явление не состоится. И это наверняка будет означать конец света. Похоже, он был человеком грешным и маловерным. Ведь тем не менее – под воздействием одного и того же чуда, совершающегося ежегодно на протяжении трехсот двенадцати лет, – Монодикос, Форос, Несущий в Будущее просыпался. С этого момента Массажист Илон практически не покидал свое рабочее место. Это продолжалось все время Сейры, когда царили порядок, сытость и довольство, а Монодикос благодаря усилиям целой армии реконов возрождался к жизни.
Летнее солнцестояние. Гармония
Согласно ритуалу, Время Гармонии начиналось с прогулки по городу, единственной в году. Прогулка выглядела естественной и спонтанной, но на самом деле была тщательно подготовлена. Тактично, на расстоянии, за небольшой процессией следили переодетые в штатское полицейские. Внутри фургончик с надписью «Цветы» был оборудован как суперсовременная «Скорая». Немного дальше стоял большой автобус с затемненными стеклами, битком набитый солдатами.
Они вышли немного
