Утром следующего дня я получила по внутренней сети то, о чем просила – биографические данные и данные социально-бытовых обследований. Названия файлов включали имя и фамилию. Тьерри Б., родился 2.12.2000. Опекуны – швейцарцы, небольшой город. Он – педагог в школе, она – библиотекарь. Аллергик. Подробное описание исследований мозга, выявлена небольшая эпилепсия. Группа крови. Основные психологические тесты. Дневник, который вели приемные родители, подробный, но малоинтересный. Дислексия. Детальное описание ортодонтического аппарата. Образцы почерка. Фотография. Школьные сочинения. Обычный ребенок, постоянно и тщательно обследуемый врачами. Никакой информации о биологических родителях. Мири Ц., 21.03.2001 – то же самое. Точные таблицы веса и роста. Какая-то кожная болезнь – фотографии, диагнозы и так далее. Приемные родители: средний класс, мелкий предприниматель и художница. Детские рисунки. Множество ссылок на какие-то другие документы, старательно пронумерованных, классифицированных. Близнецы Жюль и Макс, дата рождения 9.09.2001. Из Баварии. Приемные родители: предприниматели, владельцы текстильного производства, высший средний класс. Упоминаются какие-то осложнения при родах, отсюда низкий показатель по шкале Апгар у обоих. У Жюля исключительный музыкальный слух, музыкальная школа. Макс в возрасте семи лет пережил несчастный случай – попал под машину, сложный перелом ноги, музыкальные способности средние.
Я машинально взглянула на свои вчерашние пометки на полях газеты и нашла дату рождения близнецов, рядом с которой были указаны два шифра: Fr 1.1.2 и Fr 1.1.1, теперь идентифицировать детей ничего не стоило.
Адриан Т., родился 29.05.2000, шифр – Jn 1.2.1. Из Лозанны. Приемные родители: служащие. Мальчик был не в ладах с законом. Социально-бытовое обследование. Полицейский рапорт. Речь шла о проникновении в бассейн, порче оборудования. Есть братья и сестры.
Эва Р., шифр Hl 1.1.1. Приемные родители развелись, когда ей было девять. Воспитывается матерью, учительницей. Прекрасно учится, играет в баскетбол. Интересуется кино. Пишет стихи. Музыкально одарена. Лечилась от юношеского ревматоидного артрита.
Я поспешно просматривала отчеты, удивленная их скрупулезностью, тем, что маленькие, насчитывавшие десяток с небольшим лет жизни исследовались в столь многих аспектах, словно этих детей готовили в шпионы, гении или революционеры.
Сестра Анна позволила мне сфотографировать Окси – каждую деталь его увековеченного в распаде тела. В городке, в магазине косметики, я напечатала фотографии и повесила над своим письменным столом. Теперь достаточно было поднять глаза, чтобы полюбоваться мастерством многих поколений монахинь, которые с детской доверчивостью осваивали каждый квадратный сантиметр трупа, пытаясь сокрыть ужас смерти. Пуговица. Кружево. Мережка. Декоративный шов, аппликация, помпончик, манжет, воротничок, кармашек, воротничок, складка, блестка, бусинка. Отчаянные свидетельства жизни.
В аптеке мне пришлось дожидаться своего лекарства несколько дней, так что я по своим каналам отыскала местного дилера и купила несколько доз. Марихуана оказалась крепкой, пришлось смешать ее с табаком. После химио-терапии боли почти исчезли, но остался страх перед ними, притаившимися где-то внутри, словно скрученные металлические пружины, готовые в любой миг распрямиться и разорвать тело на части. Когда я курила, они превращались в бумажный серпантин, а мир наполнялся знаками: далекие друг от друга предметы, казалось, посылали друг другу какие-то особые сообщения и сигналы, обнаруживали смыслы, входили во взаимоотношения. Все понимающе подмигивало друг другу. Это было очень питательное состояние мира, им можно наесться досыта. Я прошла две химиотерапии, перестала спать. Собственное тело мне не повиновалось: единственной сохранившейся в нем силой был страх. Врач сказал: от трех месяцев до трех лет. Я знала, что лучше чем-нибудь заняться, потому сюда и приехала; не только ради денег, хотя в моей ситуации они помогают продлить жизнь. Тестирование не требовало от меня идеального самочувствия. Я могла проводить обследование едва ли не на автомате.
Теперь каждое утро, пока дети были в школе, я вставала пораньше и отправлялась вниз, в монастырь. В какой-то из этих дней, в конце мая, я увидела сидящую в одиночестве на ограде стадиона Мири. Она сказала, что у нее месячные и она освобождена от гимнастики. Мне запомнилось, что она была одета во все синее – синие джинсы, синяя рубашка и синие кеды. Я не знала, что сказать. Просто подошла к ней.
– Вы выглядите печальной, – обратилась она ко мне немного вызывающе. – Все время, даже когда улыбаетесь.
Она поймала меня на месте преступления – во время одинокой прогулки я сняла с лица светскую маску уверенности в себе. Я смотрела на ее компактное, легкое, словно бы птичье тело, ловко соскочившее с ограды, – казалось, оно ничего не весит. Мири сказала, что ей уже хочется домой. Что она скучает по родителям и по собаке. Там у нее своя комната, а здесь приходится жить с Эвой. Ей всегда хотелось иметь брата или сестру, но теперь она видит, что другие люди ей мешают.
– Вы нас обследуете, что-то ищете. Мы тоже гадаем, зачем нас сюда привезли. У меня высокий IQ, и я умею делать выводы. Подозреваю, что это как-то связано с тем, что нас усыновили. Может, мы носители какого-то гена. Вы нас наблюдаете – и что? Вы замечаете в нас что-то странное? Что у меня общего с ними? Ничего.
Она немного проводила меня, и мы поговорили о школе. Мири училась музыке, играла на скрипке. Она рассказала кое-что интересное: что ей нравятся дни траура – а такие случаются все чаще из-за климатических катастроф или терактов, – потому что тогда по радио передают только печальную музыку. Часто бывает так, что все ее раздражает и кажется, будто мира слишком много, а эти мрачные дни – своего рода передышка. Людям следует немного задумываться о себе. Она любит Генделя, особенно его Largo, которое пела когда-то Лиза Джеррард. И песни Малера – об умерших детях.
Я невольно усмехнулась. Меланхолическая барышня.
– И поэтому тебя тянет ко мне?
Она немного прогулялась со мной вниз, до того места, где паслись лошади. На ходу срывала верхушки травинок и бросала в воздух мягкие, еще не созревшие семена.
– У вас парик, правда? – сказала она вдруг, не глядя на меня. – Вы больны. Вы умираете.
Ее слова были подобны удару в грудь. Я почувствовала, как глаза наполняются слезами, отвернулась и поспешно, уже одна, пошла вниз, к монастырю.
Первая половина дня, которую я проводила в монастыре, действовала на меня умиротворяюще. Я чувствовала себя хорошо в обществе этих спокойных и примирившихся с жизнью женщин. Дряхлые пальцы сестер, которые за кофе сортировали миниатюрные отходы, возвращали миру порядок. Так и меня однажды, уже скоро, какие-то Пальцы разберут на
