Соседка снизу приняла его дар сдержанно. Она подозрительно поглядывала на коробку с аккуратно сложенными шелковыми блузками и свитерами. Однако ей не удалось скрыть блеснувшую в глазах алчность, когда она увидела шубу. Пан Б. повесил ее на дверь.

Когда они сели за стол и съели по кусочку пирога, запивая его чаем, старый пан Б. решился.

– Пани Стася, – начал он, драматически понизив голос.

Женщина подняла на него заинтересованный взгляд. Ее живые карие глаза тонули в омуте морщинок.

– Пани Стася, у меня тут возникла проблема… Скажите, у носков есть шов, такой, знаете, по всей длине?

Она молчала, удивленная вопросом, потом немного поерзала на стуле.

– Дорогой мой, что вы говорите? Как это – есть ли у них шов? Конечно, есть.

– И всегда был?

– Что вы имеете в виду, когда говорите «всегда был»? Разумеется, всегда.

Женщина чуть взволнованно смахнула со стола крошки пирога и пригладила рукой скатерть.

– Пани Стася, а какими чернилами пишут авторучки? – спросил он затем.

Не успела она ответить, как пан Б. нетерпеливо добавил:

– Синими, верно? Авторучки, с тех пор как их изобрели, пишут синими чернилами.

Улыбка постепенно исчезла с морщинистого лица женщины.

– Вы не волнуйтесь. Бывают еще красные и зеленые.

– Ну да, но обычно синие, правда?

– Хотите выпить? Может, по рюмке настойки?

Он хотел отказаться, потому что пить ему было нельзя, но, видимо, решил, что ситуация исключительная. И согласился.

Женщина отвернулась к мебельной стенке и достала из бара бутылку. Старательно наполнила две рюмки. Руки у нее немного дрожали. В комнате все было белым и голубым – обои в голубую полоску, белое покрывало и голубые подушки на диване. На столе стоял букет искусственных цветов, белых и голубых. Наливка наполнила рот сладостью и загнала опасные слова обратно в глубь тела.

– Скажите мне, – осторожно начал пан Б., – вам не кажется, что мир изменился? Что его словно бы, – он подбирал слова, – не ухватить?

Она снова улыбнулась, словно бы с облегчением.

– Конечно, дорогой мой, вы абсолютно правы. Время ускорилось, вот и все. То есть оно-то как раз не ускорилось, просто ум у нас уже изношен, и мы не успеваем за временем так, как прежде.

Пан Б. беспомощно покрутил головой, показывая, что не понимает.

– Знаете ли, милый мой, мы с вами напоминаем старые песочные часы. Я про это читала. В таких часах песчинки от частого пересыпания становятся более округлыми, стираются, и песок пересыпается быстрее. Старые песочные часы всегда спешат. Вы не знали? Так же и наша нервная система, она тоже уже изношена, понимаете, она устала, импульсы пролетают сквозь нее, словно через дырявое сито, поэтому нам кажется, что время течет быстрее.

– А другие вещи?

– Какие другие вещи?

– Ну, например… – он старался придумать какой-нибудь ход, но ничего не приходило ему в голову, так что он спросил прямо: – Вы слышали о прямоугольных почтовых марках?

– Как интересно, – ответила она, подливая им настойки. – Нет, никогда.

– Или о рюмках с носиком. Вот, как эти. Раньше у них не было носика…

– Но… – начала она, но он не дал ей договорить.

– …или банки, у которых крышки откручиваются по часовой стрелке, или то, что на часах вместо двенадцати теперь ноль, вот, и еще… – он умолк, слишком возмущенный, чтобы закончить фразу.

Она сидела напротив него, сложив руки на коленях, вдруг смирившись, любезная, корректная, словно бы разом лишившись всей своей энергии. Лишь чуть сморщенный лоб свидетельствовал о том, насколько ей неудобно в этой позе. Она смотрела на старика-соседа напряженно и разочарованно.

Вечером он, как обычно, лег на кровать жены, в которой спал со дня ее похорон. Натянул одеяло до кончика носа и лежал на спине, глядя в темноту и прислушиваясь к биению собственного сердца. Не спалось, так что он встал и достал из шкафа розовую ночную рубашку жены. Прижал ее к груди, из горла вырвался короткий всхлип. Рубашка помогла – сон наконец пришел и аннулировал все.