— Раздевайся, — наконец проговорил конунг хрипло, прижимаясь щекой к влажному, в испарине, виску Асвейг. — Ты останешься со мной дольше.
— Я отдала долг, — с трудом находя в голове подходящие слова, ответила она. — Разве не так?
Хакон посмотрел насмешливо, улыбаясь. Подумал, верно, что ей захотелось поупрямиться для вида. Опёрся на локоть и принялся распускать шнуровку на её вороте.
— А разве ты обязана кому-то ещё?
Не нужно было размышлять долго, чтобы понять, на кого он намекает. Злость на Ингольва вспыхнула внутри с новой силой. Горячая ладонь конунга скользнула под ткань, легонько, поглаживая, сжала грудь — и тело лёгкой дрожью снова отозвалось на его ласку. Асвейг посмотрела в глаза Хакона. Он как будто и правда желал её сейчас: туманная пелена стояла в них. Конунг ждал решения, не собираясь давить, но и не упуская возможности склонить на свою сторону. И затянись их близость ещё немного, это наверняка случится.
— Нет, не обязана, — Асвейг провела кончиками пальцев по его сплетённым в косу — чтобы не мешали — волосам. — Но и того, что случилось, достаточно.
Хакон горько усмехнулся, убирая руку из-под платья. Встал и, отыскав рубаху, начал одеваться. Его движения стали резче, а дыхание злее, но всё же конунг удерживался от слов, что, видно, так и рвались с губ. Исподволь наблюдая за ним, Асвейг оправилась, но остановилась в нерешительности позади. Хотелось сказать что-то напоследок, но вряд ли конунг нуждался в утешениях. Он повернулся к ней, вновь улыбаясь как ни в чём не бывало. Обхватил ладонью её затылок, запуская пальцы в растрёпанные пряди. Жаркий поцелуй опалил губы. Хакон вжался в них сильно, терзая, но и доставляя этим какое-то болезненное удовольствие. Асвейг забыла на миг, что нужно дышать, но тут мужчина отпустил её.
— Уходи, — выдохнул, отворачиваясь. — Пока я не передумал.
Она послушала разумный совет и быстро сбежала по лестнице. Когда вернулась в дом, что любезно предоставил конунг, оказалось, что там уже все спят. Никто, кажется, не потерял её, не озаботился, что может куда-то пропасть. Да и куда тут денешься? Она тихо прошла до своей постели и улеглась, накрывшись одеялом едва не до носа. До сих пор в голове не укладывалось то, что произошло между ними с Хаконом. Она ждала от него нарочитой грубости и пренебрежения, но его поведение указывало лишь на то, что он хотел, чтобы всё случилось именно так. Внутри всё замирало от воспоминаний, и прокатывались по телу отголоски острых, вызывающих дурманную истому, ощущений. Она ещё долго ворочалась, пытаясь уснуть, но смежила веки только под утро. И наконец-то настоящий, не пронизанный смутным неудобством и ломотой в теле сон накрыл её желанной темнотой.
После она слышала голоса и шаги, негромкие разговоры, но снова стало тихо. Почему-то её не побеспокоили. Оставалось только этому порадоваться — нынче совесть не станет грызть за поздний подъём. Уж больно много сил накануне забрал ритуал: это всегда даётся нелегко, хоть под началом Эльдьярна и довелось многое постичь. Видно, так же рассуждали и спутники, потому будить её и не стали.
Однако позже Асвейг всё же выдернули из сна. Но не обычный шум уже вернувшихся в дом соседей, а тихие, даже осторожные шаги и едва слышное шуршание платья. Чьё-то дыхание послышалось совсем рядом. Она только и успела открыть глаза, чтобы увидеть, как мелькнула перед лицом женская рука. Тонкие, но всё ещё сильные пальцы впились в горло, прижимая к постели, вдавились в кожу, обещая оставить на ней следы. Разгневанная до алых пятен на щеках Мёрд склонилась ближе.
— Ты забрала у меня Ингольва. Так теперь и на мужа моего нацелилась? — прошипела она ненавидяще.
— Я вынуждена была прийти к нему. Таков был уговор. И Ингольва я у тебя не забирала.
Асвейг вцепилась в её запястье и с усилием всё же смогла освободиться. Только шевельнулась встать, как в глаз едва не ткнулся широкий, явно заморского вида кинжал.
— Убью тебя, шлюха. И всем на этом свете станет легче, — воительница качнула клинком, однако в ход его пустить не поспешила.
И сомнения её можно было понять, хоть злость и норовила победить разум. Всё же теперь Асвейг девушка свободная. За её убийство и судить могут на тинге, как и за любого другого.
— Давай, убей, — она сощурилась и ударом ладони отвела от своего лица оружие. — Не моя в том вина, что ни один мужик рядом с тобой не задерживается. Сама виновата! Жила бы с мужем в согласии, может, и не стал бы он помышлять о том, чтобы другую к себе в постель звать.
Мерзостно становилось на языке от этих слов. И липко, словно холодной грязью из бадьи облили. Мёрд вдруг растеряла всю решимость, которая только что заставляла кипеть её кровь. Опустила руку с кинжалом на колени, склонив голову.
— Что ж ты с ним такое сделала, что он сияет сегодня с утра, как щит начищенный? — он усмехнулась криво, взглянув исподлобья. — Никогда его таким не видела. Что вообще в тебе такого, кроме того, что ты сейдкона? Разве ведьмы там устроены по-другому, нежели обычные женщины?
Мёрд указала остриём кинжала куда-то в низ живота Асвейг. Та проследила за её взглядом.
— Ничего я не делала. Что с твоим мужем сегодня, ответить себе на этот вопрос сможешь только сама.
Воительница хмыкнула горько и коротко обернулась на дверь. Не то чтобы Асвейг стало жаль её, но явно не от счастливой жизни она довела себя до такого. И к Ингольву вечером пришла тоже не от большого семейного согласия. Никому то, что случилось в Гокстаде, жизни не раскрасило: до сих пор они все расхлёбывают эту мерзкую кашу, что там заварилась.
Мёрд убрала оружие в складки юбки. Вздохнула, глядя мимо Асвейг, а после всё же посмотрела напоследок так, словно сама себя укорила в слабости. Что не убила. А теперь силы воли уже не хватало на то, чтобы снова замахнуться. Воительница просто встала и ушла.
Асвейг снова рухнула на лежанку, чувствуя, как в груди
