— И что же? Хакон простил? — он вновь опустил взгляд на воительницу, что цеплялась за него то ли в страхе, то ли в желании прикоснуться хоть ненадолго.

— Вряд ли, — она пожала плечами. — Если бы я родила ему ребёнка, может, это загладило бы… Но я не хочу.

— И он до сих пор не развёлся с тобой?

— После того, как Одди исчез отсюда, у него не осталось больше причин. Кроме той, что я не понесла от него до сих пор. Но этого не будет, — Мёрд вдруг прижалась к Ингольву всем телом. — Никто, кроме тебя…

Она не договорила, обхватила вдруг его лицо ладонями и поцеловала отчаянно, вложив в объятия, в прикосновение всю боль, что мучила её эти месяцы. Он взял воительницу под локти, пытаясь мягко оттолкнуть, но она тут же просунула руки под рубаху и начала распускать завязки его штанов.

— Ты с ума сошла?! — Ингольв отшатнулся, почти отшвыривая её от себя. — Тебе мало того, что уже случилось?

Хлопнула дверь, словно подхваченная сквозняком, и показалось, что прежде чем она закрылась, в просвете мелькнули рыжие пряди. Нет, верно, померещилось. Он всё же прошёл через дом, стараясь не смотреть на Мёрд, и выглянул во двор. Асвейг и правда уходила быстрым шагом. Вот и надо было ей появиться в самый неподходящий момент! Теперь как бы убедить в том, что ничего не было.

— Ты должен повидаться с ним. И сказать, что ты его отец, — послышался за спиной голос воительницы. — Я прошу тебя.

Остро желая, чтобы этот кошмар тотчас же прекратился, Ингольв снова повернулся к ней.

— Я повидаюсь с Одди. И всё расскажу ему. Хоть он ещё слишком мал, чтобы понять. Но я обещаю, — вздохнул. — Только уходи.

Глава 8

Асвейг пронеслась через двор, чудом нигде не споткнувшись, потому как под ноги совсем не смотрела. Глаза застилало пеленой обиды. А ведь она собиралась спросить совета у Ингольва, как избежать расплаты перед Хаконом за милость на суде. Хотела, чтобы он выслушал и помог… Только Ингольву и дела не было до её тревог: лишь встретив Мёрд, он уже снова приноравливался, как бы затащить её в постель. А та и рада.

Разыгравшийся к вечеру ветер бил по щекам и закручивал вокруг головы паутину из тонких прядей. Казалось, он до отказа забивал грудь, так что нельзя было сделать ни единого вдоха больше.

Асвейг остановилась перед дверьми дома, на втором ярусе которого, в комнате для молодых супругов, что теперь всегда пустовала, если не случалось важных гостей, ждал Хакон. Конунг не преминул выслать к ней рабыню днём и предупредить, куда следует прийти после ужина. Она обернулась, надеясь ещё, что Ингольв, заметив её, попытается нагнать и оправдаться. Но вокруг никого не оказалось. Глупости какие. Он зверь, и ведом только животными побуждениями: заботы других его не беспокоят.

Она дёрнула ручку и вошла в полумрак, пахнущий деревом и сеном. Поднялась по лестнице наверх и замерла, озираясь.

Тут оказалось до странности уютно. Хотя комната больше походила на кладовую. Хакон сидел за маленьким столом, попивая что-то из кружки. Он повернулся к гостье, заметно удивившись, будто находился здесь только ради своего одиночества. Асвейг подошла, невольно робея под изучающим взглядом молодого конунга. Благо теперь стыдно не было: уж в порядок она себя, перестав быть пленницей, привести успела. Ополоснулась, надела чистое, милостиво подаренное Фьётрой платье, заплела волосы. Хакон, похоже, оценил её старания, оглядел всю с головы до ног с явным удовлетворением. Он встал, оказавшись вдруг так близко, что едва носами не столкнулись.

— Признаться, я думал, что ты найдёшь сотню отговорок, чтобы не прийти. Сбежишь, в конце концов, — он усмехнулся. — А ты всё же пришла.

— Наверное, выбора у меня не было…

— Разве? — конунг покачал головой, медленно обвел её плечо, едва касаясь. — Думаешь, я непременно потребовал бы с тебя уплату? Силой вырвал бы?

— Значит, я могу идти? — не к месту захотелось улыбнуться.

— Нет. Теперь уж поздно, — возразил Хакон.

Ответить ничего не дал: подался вперёд и накрыл губы Асвейг своими. Она не стала артачиться и нарочито отбиваться — знала ведь, зачем шла. Тихо вздохнула, когда конунг прижал её к себе, углубляя поцелуй и настойчиво сжимая пальцами округлости ниже спины. Далеко идти, шарахаясь по всему дому, не пришлось: постель оказалась тут же, у стены, окружённая сундуками с разным добром. Говорят, рабыням можно взять что-то из них, если хозяину понравилось, как его ублажили. На миг почудилось, что прошлое вернулось. Хакон, обнимая за талию, подтолкнул к ложу, безмолвно приказывая опуститься на него. Асвейг легла на жёсткий волчий мех. Открыв глаза, только и успела заметить, как ловко справляясь одной рукой, конунг скинул рубаху. Оказался он сложен по-воински крепко: видно, не давал себе спуску в упражнениях тела, ссылаясь на увечье. Посмотреть на него, признаться, было приятно, да только внутри всё равно колола шипом неправильность происходящего. Асвейг попыталась прогнать это чувство, опустошить голову. Сама пришла — так чего теперь терзаться? С готовностью она ответила, когда Хакон вновь прильнул поцелуем, обняла за шею, спустилась ладонями по бугрящейся мышцами спине.

Конунг, знать, всё же ожидал встретить хоть толику сопротивления, а потому, приподнявшись на локте, внимательно посмотрел в глаза. И показалось, вдруг понял всё. Как будто увидел то, что увидела она перед тем, как прийти сюда. Почувствовал её злость и обиду. И не удивился.

— Тебе будет хорошо, — шепнул. — Если сама захочешь.

Ладонью мягко обвёл колено, скользнул вверх под платье и между ног. Асвейг тонко всхлипнула от неожиданно приятных ощущений. Подалась бёдрами, прижимаясь теснее к ласкающей руке. Хакон, стаскивая с неё бельё, провёл губами по ключице, по границе ворота, не заставляя раздеться совсем. Ему не было это нужно. Он стянул штаны, вскинул подол Асвейг до пояса и взял её, погрузившись сразу до самого конца. Она вцепилась в его плечи, рванулась навстречу, окунаясь в незнакомые ощущения, прислушиваясь к себе, пытаясь почувствовать мужчину, который сейчас прижимался так тесно и был с ней единым целым. И правда, стало хорошо, конунг сумел разжечь в её теле огонь, где сгорали все сомнения и нерешительность. Хакон, не переставая размеренно двигаться, склонился и поцеловал её снова. Одной рукой он мягко провёл ладонью по талии и оголённым ногам, легко скользя по коже пальцами, а после стиснул бедро, обжигая лёгкой болью. Выдергивая из неги, чтобы после окунуть в неё ещё глубже. Асвейг наконец забылась полностью, перестала осознавать, где находится и с кем. Истосковавшись по настоящей ласке, её тело живо отзывалось на прикосновения конунга,